В широком пурпуре Авроры

Восходит солнце. Предо мной

Тавриды радужные горы

Волшебной строятся стеной.

Плывём. Всё ближе берег чудный.

И ряд заоблачных вершин

Всё ближе. У кормы дельфин

Волной играет изумрудной

И прыщет искрами вокруг!

Вот пристань!- Зноем дышит юг.

Здесь жарко-сладок воздух чистый,

Огнём и негой разведён,

И как напиток золотистый

Из чаши неба пролит он. –

Там – в раззолоченном уборе

Границ незнающее море

С небесной твердью сведено,

А тут – к брегам прижаться радо,

И, только именем черно,

Слилось, лазурное, оно

С зелёным морем винограда.

Бахчисарай.

Здесь жизнь владык земных витала,

Кипела воля, сила, страсть,

Здесь власть когда-то пировала.

И гром окрест, и страх металла,-

И всё прошло, исчезла власть.

Вот тот фонтан!.. Когда о нём,

Гремя, вещал орган России,

Сей мрамор плакал в честь Марии,

Он бил слезами водоём –

И их уж нет! – Судьба свершилась,

Её последняя гроза

Над вдохновеньем разразилась –

И смолк фонтан, — остановилась,

Заглохла в мраморе слеза.

1845 год.

Пещеры Кизиль-Коба (Красная пещера)

Где я? – Брожу во мгле сырой;

Тяжёлый свод над головой,-

Я посреди подземных сфер

В безвестной области пещер.

Но вот – лампады зажжены,

Пространства вдруг озарены:

Прекрасен ты подземный дом!

Лежат сокровища кругом;

Весь в перлах влаги сталактит

Холодной накипью блестит,-

Там в тяжких массах вывел он

Ряд фантастических колонн;

Здесь облачный накинул свод;

Тут пышным пологом идёт

И. забран в складках. Надо мной

Висит кистями с бахромой

И манит путника прилечь,

Заботы жизни сбросить с плеч,

Волненья грустные забыть,

На камень голову склонить,

На камень сердце опереть

И, с ним слиясь, — окаменеть.

1845 год.

Прелесть и прелесть! Вглядитесь:

Сколько её на земле!

Шапку долой! Поклонитесь

Этой чудесной скале!

Зеленью заткан богатой
Что за роскошный утес,
Став здесь твердыней зубчатой,
Плечи под небо занес!
Но извините: с почтеньем
Сколько ни кланяйтесь вы, —
Он не воздаст вам склоненьем
Гордой своей головы —
Нет! — но услужит вам втрое
Пышным в подножье ковром,
Тенью прохладной при зное,
Водных ключей серебром.
Гордая стать — не обида:
Пусть же, при благости тверд,
Дивный утес твой, Таврида,
Кажется смертному горд!
Вспомним: средь скал благовонных,
В свете, над лоском полов,
Мало ль пустых, беспоклонных,
Вздернутых кверху голов?
Тщетно бы тени и крова
Близкий от них тут искал:
Блещут, но блещут сурово
Выси живых этих скал.

Море
Владимир Бенедиктов

Я помню приволье широких дубрав;
Я помню край дики. Там в годы забав,
Невинной беспечности полный,
Я видел — синелась, шумела вода, —
Далеко, далеко, не знаю куда,
Катились все волны да волны.

Я отроком часто на бреге стоял,
Без мысли, но с чувством на влагу взирал,
И всплески мне ноги лобзали.
В дали бесконечной виднелись леса
Туда не хотелось: у них небеса
На самых вершинах лежали.
С детских лет я полюбил
Пенистую влагу,
Я, играя в ней, растил
Волю и отвагу.
В полдень, с брега ниспустясь,
В резвости свободной
Обнимался я не раз
С нимфою подводной;
Сладко было с ней играть,
И с волною чистой
Встретясь, грудью расшибать
Гребень серебристой.
Было весело потом
Мчатся под водою,
Гордо действуя веслом
Детскою рукою,
И закинув с челнока
Уду роковую,
Приманить на червяка
Рыбку молодую.

Чатырдаг
Владимир Бенедиктов

Он здесь! — В средину цепи горной
Вступил, и, дав ему простор,
Вокруг почтительно, покорно
Раздвинулись громады гор.
Своим величьем им неравный,
Он стал — один и, в небосклон
Вперя свой взор полудержавный,
Сановник гор — из Крыма он,
Как из роскошного чертога,
Оставив мир дремать в пыли,
Приподнялся — и в царство бога
Пошел посланником земли.
Зеленый плащ вкруг плеч расправил
И, выся темя наголо,
Под гром и молнию подставил
Свое открытое чело.
И там, воинственный, могучий,
За Крым он растет с грозой,
Под мышцы схватывает тучи
И блещет светлой головой.

И вот я стою на холодной вершине.
Все тихо, все глухо и темно в долине.
Лежит подо мною во мраке земля,
А с солнцем давно переведался я, —
Мне первому луч его утренний выпал,
И выказал пурпур, и злато рассыпал.

Таврида-красавица вся предо мной.
Стыдливо крадется к ней луч золотой
И гонит слегка ее сон чародейный,
Завесу тумана, как полог кисейный,
Отдернул и перлы восточные ей
Роняет на пряди зеленых кудрей.

Вздохнула, проснулась прелестница мира,
Свой стан опоясала лентой Салгира,
Цветами украсилась, грудь подняла
И в зеркало моря глядится: мила!
Роскошна! Полна красотою и благом!
И смотрит невестой!.. А мы с Чатырдагом
Глядим на красу из отчизны громов
И держим над нею венец облаков.

1843 год.

Южная ночь
Владимир Бенедиктов

Лёгкий сумрак. Сень акаций.
Берег моря, плеск волны;
И с лазурной вышины
Свет лампады муз и граций —
Упоительной луны.

Там, чернея над заливом,
Мачт подъемлются леса;
На земли ж — земли ж краса —
Тополь ростом горделивым
Измеряет небеса.

Горячей дыханья девы,
Меж землёй и небом сжат,
Сладкий воздух; в нём дрожат
Итальянские напевы;
В нём трепещет аромат.

А луна? — Луна здесь греет,
Хочет солнцем быть луна;
Соблазнительно — пышна
Грудь томит и чары деет
Блеском сладостным она.

Злая ночь златого юга!
Блещешь лютой ты красой:
Ты сменила холод мой
Жаром страшного недуга —
Одиночества тоской.

Сердце, вспомнив сон заветной,
Жаждешь вновь — кого-нибудь…
Тщетно! Не о ком вздохнуть!
И любовью беспредметной
Высоко взметалась грудь.

Прочь, томительная нега!
Там — целебный север мой
Возвратит душе больной
В лоне вьюг, на глыбах снега
Силу мыслей и покой.

1843 год.