Иван Константинович Айвазовский родился 17 (30) июля 1817 года в Феодосии, древнем городе, разрушенном недавней войной, и пришедшем в полный упадок из-за эпидемии чумы в 1812 году. На старинных рисунках Феодосии мы видим на месте когда-то богатого торгового города груды развалин с едва различимыми следами пустынных улиц, да не многие уцелевшие дома.
Домик семейства Айвазовских стоял на возвышенном месте на окраине Феодосии. С террасы, увитой виноградной лозой, открывалась широкая панорама на плавную дугу Феодосийского залива, северо-крымские степи с древними курганами, на Арабатскую стрелку и Сиваши, встающие, как марево, на горизонте. У берега моря виднелись остатки старинных крепостных стен и башен с грозными бойницами. Смолоду будущий художник научился распознавать черты давно отшумевшей истории, в обомшелых архитектурных обломках, в черепках старинной посуды и позеленевших монетах, угадывались грозные события ушедшей жизни.

Детство Айвазовского проходило в романтической атмосфере, будившей его воображение. Из  Греции и Турции в порт Феодосии приходили смолёные рыбацкие фелюги, они доносили сюда молву о суровой освободительной борьбе греческого народа против турецкого владычества.

Иногда, на рейде Феодосийского залива бросали якоря огромные белокрылые красавцы — боевые корабли российского Черноморского флота. Среди них был, конечно, и бриг «Меркурий», слава о его невероятном подвиге облетела весь мир и ярко запечатлелась в детской памяти Айвазовского.

В свои представления о географии Айвазовский не мог допустить такого абсурд, как суша без моря. Услышав в 8-летнем возрасте рассказ отца о том, что есть такие места, где одна земля, а моря вообще нет, он категорически отказался верить в реальность такого кошмара. Такого не могло быть никогда, ни кораблю, ни человеку без моря жить невозможно, считал Ованнес Айвазовский.

С детства мечтал Айвазовский о подвигах народных героев. На склоне лет он писал: «Первые картины, виденные мною, когда во мне разгоралась искра пламенной любви к живописи, были литографии, изображающие подвиги героев в исходе двадцатых годов, сражающихся с турками за освобождение Греции. Впоследствии я узнал, что сочувствие грекам, свергающим турецкое иго, высказывали тогда все поэты Европы: Байрон, Пушкин, Гюго, Ламартин. Мысль об этой великой стране часто посещала меня в виде битв на суше и на море».

Романтика подвигов сражающихся на море героев, правдивая молва о них, граничащая с фантастикой, пробудила у Айвазовского стремление к творчеству и определила формирование многих своеобразных черт его таланта, ярко проявившихся в его творчестве.

Иван Айвазовский с детства обнаружил в себе художественные дарования и музыкальные способности. Феодосийский архитектор — Яков Христианович Кох, первым обратил внимание на художественные способности мальчика, и дал ему первые уроки мастерства. Море всегда имело огромную притягательную силу для художников. Нет ни одного русского живописца, который, побывав у моря, не пытался бы изобразить его. Среди художников русской школы только Айвазовский целиком отдал свой большой талант маринистической живописи.

Окончив  феодосийское уездное училище, Айвазовский поступил в симферопольскую гимназию при помощи феодосийского градоначальника Александра Ивановича Казначеева, заметившего юное дарование будущего художника.

Первым учителем рисования юного Ивана Айвазовского был немецкий художник Иоганн Людвиг Гросс, с чьей лёгкой руки молодой Иван Константинович получил рекомендации Императорскую Академию художеств Санкт-Петербурга и был принят в студенты за казённый счёт 28 августа 1833 года.

Иван Крамской писал Павлу Третьякову: «Айвазовский, вероятно, обладает секретом составления красок, и даже краски сами секретные; таких ярких и чистых тонов я не видел даже на полках москательных лавок». Главный секрет Айвазовского вовсе не тайна: чтобы так писать море, нужно родиться у моря, прожить подле него долгую жизнь, любить его всем сердцем и никогда не расставаться со своей любовью.

В 1835 году за пейзажи «Вид на взморье в окрестностях Петербурга» и за этюд «Воздух над морем» ему была присуждена серебряная медаль второго достоинства, и он был определён помощником к модному французскому пейзажисту Филиппу Таннеру, запрещавшему Айвазовскому работать самостоятельно.

Не смотря на запрет приближенного к царскому двору художника Филиппа Таннера, Иван Айвазовский продолжал самостоятельно писать пейзажи и в 1836 году представил пять своих картин на осенней выставке Академии художеств. Работы Айвазовского получили восторженные отзывы критики, а манерные марины Филиппа Таннера остались не замеченными. Разгневанный Таннер пожаловался на Айвазовского императору Николаю I, и по распоряжению царя все картины Айвазовского были сняты с выставки.  Так Айвазовский убедился в справедливости строк Грибоедова «минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».

Молодой художник был прощён лишь через полгода и определён в класс батальной живописи к профессору Александру Ивановичу Зауервейду, учителю рисования царских дочерей. Проучившись в классе морской военной живописи профессора Зауервейда всего несколько месяцев, в сентябре 1837 года Айвазовский получил Большую золотую медаль за картину «Штиль». Видя особые успехи молодого Айвазовского в учении, профессора Императорской Академии художеств Санкт-Петербурга приняли решение выпустить Айвазовского из академии на два года раньше положенного срока. Эти два года академия давала студенту Айвазовскому для самостоятельных работ в Крыму.

Знаменитая «волна Айвазовского» представляет собой вспенившуюся, почти прозрачную морскую волну, по ощущениям — движущуюся, стремительную, живую. Прозрачности художник достигал, используя технику лессировки, то есть нанося тончайшие слои краски друг на друга. Айвазовский предпочитал масло, но нередко его волны кажутся акварельными. Именно в результате лессировки изображение приобретает эту прозрачность, цвета кажутся очень насыщенными, но не за счёт плотности мазка, а за счёт особой глубины и тонкости.

Писал Айвазовский стремительно, часто создавал работы за один сеанс, поэтому у его техники лессировки были авторские секреты. Вот что пишет об этом Николай Барсамов, многолетний директор Феодосийской картинной галереи и крупнейший знаток творчества Айвазовского: «…воду он иногда лессировал по полусухому подмалевку. Часто художник лессировал волны у их основания, чем придавал глубину и силу красочному тону и достигал эффекта прозрачной волны. Иногда лессировками утемнялись значительные плоскости картины. Но лессировка в живописи Айвазовского не была обязательным последним этапом работы, как это было у старых мастеров при трехслойном методе живописи. Вся живопись у него в основном проводилась в один приём, и лессировка часто применялась им как один из способов наложения красочного слоя на белый грунт при начале работы, а не только как завершающие прописки в конце работы. Лессировкой художник иногда пользовался на первом этапе работы, покрывая полупрозрачным слоем краски значительные плоскости картины и используя при этом белый грунт холста как светящуюся подкладку. Так иногда писал он воду. Умело распределяя красочный слой различной плотности по холсту, Айвазовский достигал правдивой передачи прозрачности воды».

Айвазовский всегда начинал работу с изображения неба, писал небо в один приём — это могли быть и 10 минут, и 6 часов. Свет в небе он рисовал не боковой поверхностью кисти, а её торцом, то есть «освещал» небо многочисленными быстрыми прикосновениями кисти. Небо готово — можно отдохнуть, отвлечься, а море же мог писать и в несколько заходов.

Долго работать над картиной в представлении Ивана Айвазовского — это, к примеру, писать одно полотно 10 дней. Именно столько понадобилось художнику, которому на тот момент исполнился 81 год, чтобы создать свою самую большую картину — «Среди волн». При этом, по его признанию, вся его жизнь была подготовкой к этой картине. Эта работа потребовала максимум усилий художника — и целых десять дней.

«Писать тихо, корпеть месяцы не могу. Не отхожу от картины, пока не выскажусь». Творчество в понимании Айвазовского — это не каторжный труд и радостное любование жизнью!

«По легкости, видимой непринужденности движения руки, по довольному выражению лица, можно было смело сказать, что такой труд — истинное наслаждение», — это впечатления чиновника Министерства императорского двора, литератора Василия Кривенко, наблюдавшего за тем, как Айвазовский работает.