Анатолий Аронович Штамброк

«Из царства Атея в Неаполь Скифский».

I. НА ПУТИ В АТЕЕВО ЦАРСТВО.

Чертомлыкский курган.

Начать раскопки Приднепровских курганов задумали ещё в Археологическом обществе, основанном в Петербурге в 1846 году. Но средств на это не выделили. Общество находилось в ведении Министерства императорского двора, и вся забота министра была только о том, чтобы соблюсти там порядок такой же, как в высочайших учреждениях царской охоты и придворной и конюшенной части.
Почётным председателем Археологического общества стал император, председателями – герцог Лейхтербергский и двенадцать великих князей, членами общества – титулованные любители древностей и учёные, достойные оказать услугу государю. Заседания велись только на французском и немецком языках. И когда одному учёному пришлось сообщать о серебряной чаше черниговского князя Владимира Давыдовича, он был вынужден докладывать по-немецки.

Любители древностей привозили из своих усадебных дворцов редкостные монеты и старинные вещи на заседание общества и вели беседы об их происхождении. Раз в год вспоминали о задуманных раскопках и сожалели, что на это нет средств.
В тот день зал сиял от блеска мундиров с золотыми позументами. В сонной торжественности звенели, как фальшивые монеты, привычные слова в высокопарных речах и оглашались императорские послания. Всё шло по заведённому порядку, как на царской охоте, где у каждого было своё место согласно рангу; порядок был настолько устойчив, что избавлял членов общества от каких-либо усилий мысли.

Ритуал высочайшего общества неожиданно стал нарушать граф Алексей Сергеевич Уваров (1828—1884). У него страсть к собирательству древностей переросла в учёные занятия. Никто не думал, что эти занятия заведут его слишком далеко. Он был сыном министра просвещения, но предпочёл циркулярам о науке – научные знания, и стал удивлять собрание своими напоминаниями об учёных целях Археологического общества.
Он вызвался обследовать древности юга России, а так как на это дело средств у общества не было, то он предложил совершить поездку на собственный счёт. Обществу пришлось согласиться.  Алексей Уваров собрал сведения о древних развалинах и курганах, издав потом свои исследования и репродукции памятников.
На этом Уваров не успокоился, на свои средства он учредил премии за лучшие работы о металлических изделиях,  иконописи в Древней Руси, и финифти — древнерусское название эмали, произошедшее от греческого финифтис, что означает блестящий.
Соискатели премии графа Уварова объявились в Москве. На первые две темы научные труды предоставил И.Е. Забелин, на третью – Д.А. Ровинский, хотя ни титулов, ни званий у них не было. Ровинский начинал службу в судебной палате, а Иван Забелин, не закончив начального училища, поступил канцелярским служителем второго разряда в Оружейную палату Московского Кремля. Ревностно переписывая бумаги, Забелин задумывался над невнятными словами, стал заглядывать в архивы и узнавать о старинных вещах, окружавших его в Оружейной палате, то, что до него никто не знал.
Встретившись с Ровинским, собирателем гравюр, Забелин заинтересовал его древним иконописанием. Вместе они стали собирать сведения о старинных мастерах, чьи произведения они находили в боярских усадьбах, соборах и монастырях.
Всюду они ходили пешком «в силу небогатых обстоятельств», как говорил Забелин. Сначала их разыскания ограничивались Подмосковьем, а потом они стали уходить дальше, вышагивая по сорок километров в день, пока не истекал срок отпуска. К любознательности двух друзей относились подозрительно, зато у них накопились богатейшие сведения о древнем художестве.

Портрет графа Г.А.Строганова, худ. Штейнбен

Решив опубликовать свои исследования, Ровинский и Забелин обратились за советом к собирателю и покровителю искусств графу Строганову. Выслушав их, Строганов сказал: «Здесь какое-то недоразумение. Никакого искусства в Древней Руси не было».
Это озадачило друзей, они чуть было не отказались от своих намерений, и только объявление об премиях графа Уварова вернуло их к начатому делу. Объявленные темы научных работ прямо совпадали с целью их изысканий, и им оставалось только обработать собранные материалы.

Труды Забелина и Ровинского удивили Археологическое общество обилием неизвестных сведений о древних художествах и свежестью мысли, и они были удостоены награды. С этого и началось плодотворная научная работа. Правовед Д.А. Ровинский прославился впоследствии своими словарями художников, а писец из Оружейной палаты Иван Егорович Забелин стал знаменитым историком культуры и археологом, изумившим мир своими открытиями.
Забелина зачислили младшим членом Московской археологической комиссии. Председатель комиссии граф Строганов не слишком обременял себя делами, зато младший член комиссии брался за всё: от канцелярских бумаг до научных исследований. Он знал – за стеной не потревоженного равнодушия скрывается невежество. Эта броня крепче щитов, кольчуг и шлемов. Забелин испытал её силу в Оружейной палате, столкнувшись с невежеством графа Валуева. Вельможный директор, ценивший изделия лишь из благородного металла, распорядился выбросить из Оружейной палаты древнее вооружение и посуду, посчитав их хламом. Щиты и кольчуги, выдержавшие удары копья, не выдержали удара невежества.

Стену нужно пробивать у основания, чтобы она рухнула разом. Иван Забелин заговорил о целях археологии: дело археолога не разыскивать ценные вещи на манер кладоискателей, а узнавать прошлую жизнь народов. Он говорил о трёх узлах, которые нужно нащупать археологу, и этими «узлами» он считал изучение мифов, предметов обыденной жизни, остатков устройства быта, жилища, орудий труда, оружия и одежды. Забелинские «узлы изучения» не нравились собирателям сокровищ древностей, ждавших от археологии другого материала.

Возникли споры об археологии, как науке. Забелин доказывал, что археолог открывает памятники, чтобы прочитать в них историю и раскрыть те начала, которые лежат в творческой деятельности человека. Всё это было тогда неожиданно, ново и совсем не интересно графу Строганову, и он перестал бывать в комиссии.
Московская археологическая комиссия ведала раскопками. Иван Забелин добился, чтобы начали с того, что задумали ещё пятнадцать лет назад в Петербургском археологическом обществе и не осуществляли, – с раскопки великих курганов в Приднепровье.

Теперь Забелин взялся за дело, его замыслы были грандиозными. Каждую весну Забелин выезжал на раскопки, но возвращался с пустыми руками. Курганы оказывались разграбленными, но Забелин не унывал, он верил в силу науки и надеялся собрать нужные сведения. Приехав в Москву, граф Уваров встретил Забелина, поглощенного мыслями об археологических исследованиях.

Коренастый, крепкий, но мешковатый, с взлохмаченной бородой, с простонародным говорком, Иван Забелин не походил на тех членов Археологического общества в Петербурге, с которыми  графу Уварову приходилось рассуждать по-французски и по-немецки о красоте античных вещей. Забелин уличал тогдашних учёных в плохом знании исторических документов и свидетельств, в не умении их находить, в путанице их знаний, в грубых ошибках и вымыслах. Забелин признавал лишь язык фактов, и ему рисовался фундамент истории в широком развороте археологических работ.
Так сошлись в общих целях самоучка из тверских мещан Иван Егорович Забелин и правнук елизаветинского вельможи гетмана Разумовского, выученик трех университетов граф Алексей Сергеевич Уваров.

Граф Уваров был назначен помощником попечителя Московского учебного округа, но вскоре оставил службу, увлекшись археологией. Родовое имение Поречье, перешедшее к нему от прадеда, превратилось в хранилище редкостных вещей, рукописей и книг. В доме его собирались любители древностей, бывали всякие люди. Великосветским вельможам Уваров предпочёл тружеников науки и основал новое Археологическое общество, куда принимались только учёные, внесшие вклад в науку. Он организовывал съезды археологов, основал в Москве исторический музей и, став его директором, назначил Забелина своим заместителем.
Интересы Уварова и Забелина сошлись, но мнения их часто расходились. Граф Уваров считал, что в Приднепровских курганах были гробницы древних греков. Амфоры, что он видел и собрал там, изготовлены греками, росписи греческие, украшения и изображения мифических сцен – греческие. У него были доказательства, что усыпальницы принадлежали грекам.

А Забелин считал, что квадрат в двести-триста километров у низовий Днепра с множеством курганов и есть та местность Геррос, где, по свидетельству Геродота, скифы хоронили своих царей. Раскапывая курганы один за другим, Забелин ничего не находил, кроме костей людей и животных. Доказательств, что гробницы принадлежат скифам, у него не было.  Грабители ничего не оставили в усыпальницах, кроме своих следов. Курганы ископаны со всех сторон. Тут были старые и затянувшиеся подкопы древних грабителей и свежие ямы, вырытые недавними кладоискателями. Вещи, которые могли бы послужить доказательством и решить научные споры, исчезли.

Зато Забелин узнал, как устроены могилы. Сооружались они на один лад. Сначала выкапывался широкий колодец. Из него прорезали подземный коридор, на краю которого устраивалась главная могила. Обычно она находилась как бы на втором этаже, а ниже неё, на первом – сооружались боковые могилы. Вход к ним шёл из углов главной могилы. Во всех этих подземных сооружениях встречались кости людей. Поодаль от главной могилы, тоже на втором этаже, шли могилы для коней с погребениями конюхов у входа. Всё это сооружалось в глубине земляных пластов, а на поверхности земли насыпали ещё гигантский курган с заострённой вершиной.

Такого типа подземелья под курганом сооружались в IV– II веках до нашей эры, а ранее, во времена Геродота, в главной могиле ставили столбы и на них настилали деревянные перекрытия. Это был деревянный дом для тех, кто перешёл в загробный мир. Дом этот тоже находился в глубине земли и тоже под курганной насыпью. Забелин ещё не различал, в какое время и как сооружались погребальные камеры под курганом, но он узнал общую конструкцию жилища в царстве мертвых.
Один узел был найден. Теперь нужно его соединить с узлом древних преданий. Забелин сверил свои сведения со сведениями Геродота об устройстве скифских могил. Архитектура была скифская. Описанный Геродотом обряд погребения совпадал до мелочей. Забелин нашёл даже остатки камышовой подстилки, которую, по словам Геродота, скифы стелили на дно могилы.

Геродот писал о тризне, устраиваемой скифами на могиле, о лошадях и воинах, убитых на кургане через год после погребения царя. Следы этих обрядов Забелин нашёл в насыпи.

На третий год своих исследований, в 1862 году, Забелин занялся Чертомлыкским курганом. Местность здесь перерезана оврагами и балками, близ кургана текут ручейки, впадающие в небольшую реку Чертомлык. От этой реки курган и получил свое название. Формой он относился к «толстым могилам», отличавшимся мощностью боков. Но Чертомлыкский курган превосходил другие «толстые могилы» могучим ростом, вызывая удивление путников.

Натуралист и путешественник Василий Зуев, первым из русских учёных побывавший в здешних местах, писал в 1773 году: «Выехав из Чертомлыка, верст через пять увидели мы превеликий круглый курган, какого я ни прежде ни после не видел». Забелин тоже был поражен мощностью варварской архитектуры одного из величайших курганов мира.
Крутые бока кургана поддерживались каменной обкладкой, сложенной из глыб неотесанного известняка. Белый цоколь и чернеющая в синем небе вершина прибавляли к мощи кургана суровую красоту. Он стоял, как исполин, вросший в землю. Толстые камни, обхватывающие его бока, достигали трех-четырех метров в длину. Такие глыбы встречаются в здешних местах на берегах рек. Завести их издалека – дело сложное. Сколько же нужно рук, чтобы соорудить эту громаду?

Было ясно, что тут вложен тяжкий труд подневольных людей, привыкших повиноваться властителю. Повелитель продолжал властвовать и мёртвый. И он требовал внушительного величия сооружения, равного его могуществу.
Забелин внимательно осматривал курган со всех сторон. Каменная обкладка устойчиво держала насыпь, и это позволяло в толстой могиле один из боков сделать отвесным. Отвесной по обычаю скифов делалась северная сторона кургана. Поэтому центральная могила с гробницей царя находилась ближе к северному краю насыпи. И отсюда, с северного края, грабители приноравливались рыть подкоп, чтобы кратчайшим путем добраться до царской усыпальницы.
Прорыть подкоп – дело не простое, опасное. Каменная обкладка увеличивала силу тяжести насыпи по краям и подкопы обрушивались, но охотники за царским сокровищем умудрялись перехитрить хитроумное устройство курганов. Они делали свое дело.
Забелин осмотрел северную сторону кургана – так оно и было, как он предполагал. Там была вырыта большая и глубокая яма, и из неё проложен проход под цоколь, на два метра ниже его. Сомнения не было: в давние времена здесь орудовали грабители, и всё же Забелин решил раскопать эту громадину.

Сняли каменный истукан с вершины кургана. Вершину срезали и стали углубляться уступами, чтобы оставшиеся стены кургана не обвалились в образовавшуюся воронку. Вскоре наткнулись на обломки посуды, лошадиные кости, удила и украшения от двухсот пятидесяти конских уборов. Продолжали копать дальше, но к осени дошли только до половины кургана.
На следующий год копать стало сложнее и опаснее. Вырытая траншея книзу сужалась. Земля пересыхала от ветра и солнца и обваливалась. Приходилось расчищать обвалы и расширять уступы стен. Постоянный риск остаться под рухнувшей насыпью, заставлял ускорить работы.
У основания кургана нашли остатки тризны, устраиваемой на могиле царя – кости жертвенных животных, битую посуду, золу.
Где-то здесь должна быть царская могила. Копали всё глубже и глубже, но никаких следов погребения не обнаружили.
Обычно дно скифских могил находится на глубине четырех-пяти метров, а здесь прошли шесть и семь метров и дна не нашли. Забелин заметил, что в этих местах цвет пластов земли всегда сменяется в одном порядке. При раскопках кургана сначала идёт слой земли из чернозёма с жёлтой глиной, потом с красной и, наконец, с белой глиной. Залегание белой глины обычно и служит дном скифской усыпальницы. Забелин решил копать дальше вглубь, пока не обнаружится слой белой глины.
Прошли восемь и десять метров – белой глины не было. Что же дальше? Забелин был уверен – белое дно должно быть и его нужно найти. Копать продолжали, наконец, углубились на двенадцать метров, и только тогда обнаружился слой чистой глины, белой, как мел. Это и было дном входного колодца, откуда коридор вёл к царской могиле.
Могилу расчистили, но кроме человеческих костей ничего не нашли. Забелин приметил в глине отпечаток жёлтой и красной краски от расписной гробницы царя. От неё остались ещё клочки сгнившего дерева, присохшего к глине. Вот и всё, что нашёл здесь Забелин. Царская усыпальница была разграблена дочиста.

Забелин продолжал свои исследования. От углов царской могилы вели пологие спуски в четыре склепа, заваленные землёй. Дальше, на уровне царской усыпальницы, находились ещё три квадратные могилы. Они оказались нетронутыми. В них были похоронены одиннадцать царских лошадей с богатым конским убором. Рядом с их костями лежали останки двух конюхов.
С северной стороны кургана к царской гробнице шёл ещё один коридор. Это и был тот проход, по которому проникли в усыпальницу грабители, опустошив её. Грабительский подкоп подходил к царской усыпальнице через подземелье с кладовыми. Он был завален землей и здесь нашли кости человека и светильник. А три ниши в стенах подземелья остались наполненными золотыми и серебряными монетами.

Серебряная ваза из Черномлыкского кургана. IV век до н. э.

Такое соседство опустошённой гробницы и кладовых, наполненных золотом, было неожиданным. Что же здесь произошло?
В то время, когда рыли могилу царю и его тело в роскошном одеянии возили в колеснице с бубенцами по всей скифской земле, грабители задумали овладеть царским богатством. Видимо, они вошли в сговор с людьми, сооружавшими усыпальницу. Как расположены погребения, и какое расстояние от внешней стороны кургана до края царской могилы они знали хорошо. Всё было рассчитано и приготовлено. Оставалось выждать время. Дождавшись подходящего случая, они начали своё дело. Выкопав большую яму с северной стороны, они вывели из неё под курган лазейку, по которой можно проползти на четвереньках. Лазейку пробили в материке, и дошли точно, как рассчитывали, через подземелье к изголовью царской гробницы. Грабители очистили гробницу до последней мелочи, и ушли, но один из заговорщиков остался. Из главной могилы он вошёл в подземелье с кладовыми и, когда, осветив его стены, стал осматривать тайники, пласт земли рухнул.
Через двадцать три столетия Забелин нашёл кости злоумышленника и выпавший из рук светильник. Неподалеку стояло бронзовое ведёрко, наполненное золотыми бляшками.
Нетронутыми остались и погребения в четырёх склепах, расположенные на четыре метра ниже царской усыпальницы, к ним вели пологие спуски, заваленные рухнувшей землей. В трёх склепах возле останков нашли богатое воинское снаряжение.

Удивительно тонкой отделкой отличались ножны с рельефным изображением воинов на золотой пластине и горит – скифский футляр для лука и стрел. Футляр был деревянный и сгнил, зато остался его оклад из сплава золота и серебра. На окладе мастер ювелирного искусства развернул сцены на темы сказаний о юности Ахилла.
Ахилл – герой греческих мифов. Ему была предсказана гибель в бою и, чтобы избежать трагического пророчества, мать старалась приучить его к девичьим играм, нарядив в женское платье, но ей не удалось отвлечь сына от героических дел. К Ахиллу явился хитроумный герой Одиссей с луком и стрелами, и в Ахилле проснулся воин. Он сбросил женское платье, надел воинские доспехи и ушёл сражаться, обречённый на гибель.

В поэтических картинах мифа мастер нашёл всё, что ему было нужно, чтобы создать драматические сцены и прославить доблесть героя. Ахилл сбрасывает женское платье и обучается стрельбе из лука, далее сцены мольбы взволнованных женщин и проводы героя, и в завершение – скорбная фигура матери, оплакивающей погибшего сына. Если всматриваться в мелкие изображения на окладе горита, персонажи сцен, их позы и жесты красноречиво расскажут содержание мифа. А издали все эти человеческие фигуры, расположенные в ритмических отношениях, воспринимаются как переливающийся блеском золота затейливый узор.
Отлив рельефные изображения, мастер выгравировал мельчайшие детали – складки одежд, завитки волос, но сохранил строгую отчетливость монолитных фигур, чтобы горитом можно было полюбоваться и вблизи, и издали.

В четвертом склепе была погребена царица. Забелин нашёл в пластах глины присохшую голубую, жёлтую и красную краску с кусочками сгнившего дерева. Это остатки саркофага, в котором лежала царица во всём великолепии своего туалета. Её высокий, заостренный, как конус, головной убор был украшен золотыми бляшками, шею обвивал массивный золотой обруч с львиными головками на концах, на руках – браслеты и кольца. Возле гробницы стояли сосуды с вином и оливковым маслом. У входа в склеп лежали останки слуги.
Когда расчищали могилу царицы, Забелин услышал звон от удара заступа. Он сразу же остановил работу. Взяли ножи и начали осторожно счищать верхний слой земли. Обнажился круглый ободок серебряной вазы, почерневшей от окисления. Ваза была такой большой, что вытащили её из гнезда не сразу. Окопали землю вокруг, её стали очищать от глины, и тогда показались на ней рельефные узоры, цветы и грифоны, терзающие оленей.
Своей формой она походила ни греческую амфору. Внизу сосуда сделаны три крана в виде львиных голов и крылатого коня, в их раскрытые пасти вставлены ситечки. Рядом с вазой лежал серебряный черпак с ручкой, оканчивающийся собачьей головой, и плоская чаша. Всё для пиршества царицы в загробном мире, и слуга-виночерпий поблизости, у входа в склеп.

Верх тулова вазы обрамлял фриз – широкая полоса с рельефным изображением скифов, укрощающих коней. Тут, как и на пластине горита, развернуто последовательное повествование, но только на горите был рельеф на мотивы древнегреческих мифов, а на вазе — сцены самой обыкновенной жизни степняков. Вот пасутся в степи вольные кони, бородатые скифы ловят их арканами, тянут на веревках и взнуздывают – так по кругу фриза на вазе развивается действие.

Движения скифов быстрые и ловкие, от одной сцены к другой меняются их позы: один склоняется вперёд, другой, ухватившись за веревку, откидывается назад, напрягая все силы, расставляет ноги в твёрдом упоре. В этих непрерывно меняющихся очертаниях фигур людей и движения животных нет никакой хаотичности. Мастер сделал так, чтобы всё было симметрично и радовало глаз. Он продуманно расположил изображения, и линии их плавно поднимаются кверху и опускаются вниз, подобно волнам в море, набегающим одна за другой.
Каждая сцена отчеканена отдельно, затем они соединены и позолочены, пояски плетёнки прикрывают заклёпки, соединяющие все части вазы. Вся она сверху донизу заполнена рельефными изображениями.
Эта большая ваза выглядит нарядно, и в её декоративном уборе с удивительной точностью выполнены мельчайшие детали изображения. Уздечка у коня и седло совершенно схожи с предметами, найденными здесь же в Чертомлыкском кургане. А то, что в гробницах исчезло от времени, теперь можно восполнить по изображению на вазе.
Скифы носили длинные волосы, спадающие до плеч, их одежда хорошо защищала от стужи и ветра в степях. Они носили плотные и короткие кафтаны, стянутые поясом, облегающие штаны, сужающиеся книзу, остроконечную войлочную шапку вроде башлыка и мягкие сапожки. В такой одежде легко вскочить на коня, а конь всюду сопровождал скифа.

Забелин отправился на поиски не драгоценностей, а узлов жизни, но нашёл драгоценные вещи, открывающие историю скифов. Знаменитая чертомлыкская ваза заняла своё место в сокровищнице мирового искусства.
Скифские властители знали толк в таких вещах. Они заказали вазу не простому ремесленнику, а выдающемуся мастеру своего дела. Где они могли найти такого художника? Учёные думали, что вазу изготовили в Афинах – средоточии всяческих художеств древнего мира, но не было найдено подобных ваз ни в Афинах, ни в других городах Греции. Да, и не могли художники вдали от скифских степей так хорошо вникать в жизнь скифов и изображать её с такими подробностями, как на чертомлыкской вазе. Художники и мастера, непременно, должны были жить где-то рядом со скифами, общаться с ними, знать их вкусы и потребности.

Такие мастера оставили след в столице Боспорского царства – Пантикапее. Там нашли чудесные ювелирные вещи и формы, в которых мастера отливали рельефные изображения. По-видимому, чертомлыкская ваза вышла из боспорской мастерской.
Кроме чертомлыкской вазы, в Государственном Эрмитаже в Ленинграде хранятся ещё две вазы с рельефным изображением скифов. На серебряной вазе, найденной под Воронежем, скифы в обычной своей одежде мирно ведут беседы.

На вазе, отлитой из сплава золота и серебра, найденной в кургане Куль-Оба неподалеку от Керчи, – обыденные эпизоды из походной жизни скифов.

Военачальник слушает донесение воина, другой воин бинтует ногу раненого, далее – скиф лечит зубы товарищу.

Поведение страдающего от зубной боли скифа передано очень характерно: он терпеливо сидит, крепится, но не в силах сдержать непроизвольного движения, а врачующий спокойно и сосредоточенно делает своё дело. Ваза из кургана Куль-Оба – округлой формы, она более схожа со скифскими сосудами, хотя такие формы встречаются и среди греческих ваз.

Позднее, после раскопок Чертомлыкского кургана, неподалеку от него, в кургане Солоха найден был знаменитый золотой гребень с трехмерным изображением боя скифских воинов. Эпизод развивается бурно: всадник в панцире и шлеме на вздыбленном коне и за ним пеший устремляются навстречу воину, оставившему павшего коня. Здесь так же, как и в рельефных изображениях ваз соблюдены поразительная точность в мельчайших деталях вооружения, одежды, конского убора и удивительная мера гармонии.

Скифы жили просто, изготовляли из глины простую посуду, выделывали кожу, пряли суровые ткани. Особенных украшений у них не было. Всё их богатство – конь, лук со стрелами и короткий меч – акинак. В могиле обыкновенного скифа археологи встречали лишь черепки глиняного горшка, наконечники стрел, а то и совсем ничего. Зато властители скифов окружали себя роскошью, о которой можно судить по находкам в Чертомлыкском кургане.
Собирая дань с подвластных племён и соседних государств, властители скифов накапливали сказочные богатства. Им нужны были вещи, поражающие воображение, и их привозили из соседних городов и дальних заморских стран.

Скифское оружие, чехлы для лука и колчаны для стрел, которые носили скифы, были отделаны золотом, и украшены чеканкой боспорских и ольвийских чеканщиков и ювелиров. Скифам хотелось, чтоб в изображениях чеканки были не только сюжеты чужих мифов, и чуждая им жизнь греков, а сцены их повседневной жизни, в которой они могли узнавать себя, близкий и привычный скифский быт. Мастера Боспора и Ольвии создавали то, что нравилось их заказчикам-скифам, что было им понятно и дорого.

Греки, жившие в Ольвии и в городах Боспорского царства, перенимали некоторые обычаи скифов, нередко ходили в скифской одежде, которая была более подходящей для здешних холодов, чем лёгкая одежда греков. Мастера, работавшие для скифской знати, легко привыкали к скифской культуре, нравам и вкусам.
Сохранив навыки, завещанные отцами, они присоединили к своему творчеству заветы скифской культуры. Из этого родилось своеобразное греко-скифское искусство, какого не было ни в Греции, ни в других странах мира.

Кучугуры