Фрагмент воспоминаний С.Э. Дувана «Моя общественная деятельность» публикуется впервые, и уже тем представляет несомненный интерес.

«До описанія моей дѣятельности на поприщѣ Городского Головы я считаю священным долгом своим посвятить нѣсколько строк, незабвенной памяти, доктору Борису Ильичу Казасу25, одному из выдающихся евпаторійцев моей эпохи, пользовавшемуся до самой кончины своей необычайным уваженіем и любовью всѣх его знавших.

Это был поистинѣ святой человѣк. Отец его Илья Ильич Казас, крупный ученый, в совершенствѣ владѣвшій двѣнадцатью языками, был человѣком кристальной душевной чистоты и воспитал в таком же духѣ пятеро сыновей, из коих трое получили медицинское образованіе. Младшій из них, доктор Михаил Ильич Казас, здравствует и подвизается в Евпаторіи и понынѣ.

Борис Ильич начал врачебную карьеру свою на Юзовском26 металлургическом заводѣ под Харьковом. Уже тогда он проявил себя исключительно самоотверженным врачом и человѣком, о чем среди многочисленных случаев я приведу здѣсь два характерных эпизода. Первый произошел на заводе, когда неосторожному рабочему приводным ремнём оторвало кусочек носа. Тотчас же рѣшив насадить на рану живую кожу, Борис Ильич обнажил свою руку, и вырѣзав из нея необходимый лоскуток, заштопал нос раненаго. Другой случай ещё разительнѣе: его, как ближайшаго врача вызвали ночью в сосѣднюю деревню к дифтеритному ребёнку. Дифтеритной сыворотки тогда ещё не было и в поминѣ. И вот, спасая задыхающагося малютку, Борис Ильич дѣлает ему трахеотомію (надрѣз на горле), высасывает весь гной и сам заражается дифтеритом…

Он основательно изучил не только хирургію, внутреннія и женскія болѣзни, но и глазныя болѣзни. Мнѣ как-то пришлось быть свидѣтелем чрезвычайно трогательной сцены. Мы отправились с Борисом Ильичем в евпаторійскую турецкую баню. Такія бани устроены из мрамора, с мраморным сводом, таким же полом и сидѣніями, сидя на которых голые люди предоставляют себя в распоряженіе банщика татарина, обмывающаго их намыленной в горячей водѣ жесткой щеткой.

Едва успѣли мы занять свои мѣста, как к доктору подползает старик-татарин, обнимает и покрывает поцѣлуями его ноги. Бѣдный Борис Ильич страшно смущен, а старик, на мой вопрос чѣм вызваны его поцѣлуи, отвѣчает мнѣ: «Я 25 лѣт был слѣпым, а благодаря этому человѣку я прозрѣл»… Оказалось, что Борис Ильич, искусно вырѣзав два застарѣлых катаракта, вернул ему зрѣніе…

Его Евпаторійская практика полна сотнями подобных случаев. Там он искусным вмѣшательством при тяжёлых родах, спасает роженицу и ребёнка. Тут артистической трепанаціей черепа возвращает жизнь умиравшему от воспаленія мозга. В других мѣстах настойчивым леченіем с ночными дежурствами при больных спасает одних больных, а в иных случаях своевременным вливаніем соляного раствора спасает потерявшего массу крови больного. Очень часто простым внушеніем и бодрящим ласковым словом воскрешает впавшаго в отчаяніе страдальца и т. д. без конца.

Борис Ильич был очень красив и особенное впечатлѣніе производили его добрые, каріе глаза. Всѣ, кому пришлось испытать его искусство и доброту, его буквально боготворили. Этот человѣк не признавал усталости. Никогда, в любой час дня и ночи с его стороны не было отказа на призыв к больному, будь он богат или бѣден. Его безкорыстіе и доброта были безпредѣльны. Очень часто он снабжал нуждающихся больных и лѣкарствами, и деньгами. Ему никогда не удавалось поспеть больше 4-х — 5-ти часов в сутки. Правда, крайнее утомленіе все же давало себя знать, и он нерѣдко засыпал на 5—10 минут, поставив больному термометр. О его засыпаніи у больных ходили цѣлые анекдоты.

Но один случай был дѣйствительно анекдотичен. Одна богатая старуха, страдавшая безсонницей, вызвала к себѣ знаменитаго тогда гипнотизера Фельдмана27, но боясь оставаться одной при усыпленіи, попросила Бориса Ильича присутствовать при сеансах гипнотизера. Что же из этого получилось? Паціентка не поддавалась усыпляющим сеансам Фельдмана, но ассистировавшій при этом Д-р Казас заснул глубоким сном. Когда же, дав ему выспаться, его разбудили, то старуха сказала: «Ну, я так рада, что Борис Ильич хоть раз хорошо выспался за мой счет».

Он был до крайности щепетилен в исполненіи любых принятых на себя обязательств.

Зная эту черту его, я рѣшил провести его в гласные Думы. Этим я хотѣл, с одной стороны, ввести в состав гласных умнаго человѣка, а с другой, лелѣял в душѣ мысль дать ему таким путём час-другой отдыха от больных. Но когда во время предвыборных собраній моих сторонников я выставил его кандидатуру, то на меня всѣ замахали руками:
«Нѣт, нѣт, что Вы, помилуйте, да он ни на одно засѣданіе не придёт...».
— А всё-таки мы будем его баллотировать, — ответил я.
— Напрасно, Семен Сергѣевич, мы его все равно забаллотируем…
— Ну что же, попробуем…

Когда же на выборах подсчитали количество полученных доктором Казасом избирательных шаров, то оказалось, что он прошёл первым, получив из 570 шаров всего пять неизбирательных чёрных. А на мой вопрос: «Почему же Вы набросали столько бѣлых шаров?», лица, грозившіе забаллотировать его, то один, то другой наперерыв заявили мнѣ: «Да как же я могу бросить Борису Ильичу черный шар, мнѣ он спас жизнь, у меня вылѣчил ребенка, а у мня отца» и т. д. Я это отлично предвидѣл. Не ошибся я и в разсчётѣ на аккуратность посѣщенія Борисом Ильичем думских засѣданій. Он не пропустил ни одного из них, всегда принимая дѣятельнѣйшее участіе в рѣшеніи обсуждаемых вопросов.

Он был моим закадычным другом и горячим поклонником моей общественной дѣятельности. Нужно ли говорить, что и я любил его всей душой и безмѣрно уважал. Ему же я обязан моим здоровьем и здоровьем моей семьи. Пользуясь дружескими отношеніями нашими я, иногда притворившись больным, просил его подежурить ночь возлѣ меня, имѣя в виду дать ему возможность хорошо поспать.

Это был рѣдчайшій друг, не стѣснявшійся указывать мнѣ мои ошибки и недостатки. Он страшно дорожил моей репутацией. А так как у меня, как у всякаго общественнаго деятеля, было не мало врагов чернивших меня, то он вездѣ, в качествѣ врача бывавшій, нерѣдко слышал всякіе навѣты на меня. В таких случаях он тотчас мчался ко мнѣ с вопросом правда ли то, что он обо мнѣ слышал. Получив же мои основательныя опроверженія он восклицал: «Ну, я же этим подлецам покажу!».

Это был друг всегда готовый пожертвовать за меня своей жизнью. Это он доказал, между прочим, заслонив меня своей грудью, когда на одном революціонном митингѣ распропагандированные и озвѣрѣлые солдаты бросились на меня с цѣлью меня убить. Впрочем, это был человѣк не от міра сего, не задумывавшійся пожертвовать жизнью не только ради друга, но ради любого ближняго своего. И такого человѣка большевики нѣсколько раз арестовывали и как контрреволюционера вели на разстрѣл. И каждый раз только коллективное вмешательство толпы рабочих, глубоко его чтивших, спасало его от вѣрной гибели.

Он состоял главным врачом Земско-Городской больницы, когда я под угрозой большевиков рѣшил скрыться. Я умолял Бориса Ильича бѣжать вмѣсте со мной, но он категорически от этого отказался, заявив мнѣ, что он ни за что не бросит сотни находящихся на его попеченіи больных. Впоследствіи он сумел заслужить уваженіе даже большевиков.

Он скончался 65 лѣт от роду в 1921 году от сыпного тифа. Большевистскія власти сдѣлали тогда всевозможное для его спасенія: выписали знаменитых профѣссоров, окружили замѣчательным уходом и даже запретили проѣзд до улицѣ гдѣ он лежал. Но переутомленное сердце сыпняка не выдержало.

Мнѣ разсказали обо всем этом бѣжавшіе оттуда очевидцы. Они разсказывали, что большевики устроили доктору Казасу необычайно пышные похороны, и что весь город с плачем провожал гроб его к мѣсту послѣдняго упокоенія.

Свѣтлая память о дорогом Борисѣ Ильиче сохранится в моем сердцѣ до самой моей смерти.

Примечания

25. Б.И. Казас (1861—1922) — врач, доктор медицины, общественный деятель, незаурядный талантливый человек. С 1897 г. постоянно жил в Евпатории. Работал заведующим земской больницы и, одновременно, старшим врачом Мойнакской грязелечебницы. Исключительно высокие качества Б. Казаса как гуманиста и врача, обладавшего универсальными знаниями в областях теоретической и практической медицины, сделали его одним из наиболее известных и любимых людей в Евпатории. Неоднократно избирался гласным Городской Думы. Почётный председатель Евпаторийской научно-медицинской ассоциации и многих других научных и общественных организаций. Умер во время борьбы с эпидемией тифа в Евпатории 26 июня 1922 г. (у С. Дувана ошибочно указан 1921 г.).

26. Юзовка (ныне Донецк) в описываемый период — посёлок с численностью около 35 тыс. чел. Автор ошибочно помещает её рядом с Харьковом, до которого около 300 км.

27. Осип Ильич Фельдман (1863—1912) — российский гипнотизёр, пионер отечественной психотерапии, прототип персонажа пьесы Л.Н. Толстого «Плоды просвещения» Гросмана.

Семён Эзрович (Сергеевич) Дуван (1870—1957) — Городской Голова Евпатории в 1906—1910 гг. и в 1915—1917 гг.; председатель Земской Управы в 1911—1915 гг. Бурное развитие Евпатории в начале XX в. неразрывно связано с его именем. В то время Евпатория превращалась в первоклассный курорт европейского уровня. Резко возросли городские доходы, появились первые санатории, пущен трамвай, построен театр, город украсили десятки красивейших зданий, часть которых до сих пор остаётся визитной карточкой Евпатории… В 1915 г. на Всероссийском съезде по улучшению лечебных местностей Евпатория была признана курортным районом общегосударственного значения. С. Дуван по праву считается лучшим Городским Головой за всю историю Евпатории. Человек кипучей энергии, до самозабвения любивший родной город, обладавший харизмой, он умел организовать, а главное увлечь людей. Одна из основных заслуг С. Дувана состоит в том, что ему удалось сформировать в Евпатории сплочённую группу единомышленников, стремящихся к преобразованиям. В то же время он обладал властным, жёстким характером, нередко не терпел возражений даже от своих близких.