Книга Анатолия Ароновича Штамброка «Из царства Атея в Неаполь Скифский». III. ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ ПОРТРЕТ.

В эпоху Возрождения художники проверяли гармонию алгеброй и, взявшись за циркуль, расчленяли человеческое тело в рисунках. Они хотели узнать, какова связь костей и мышц, частей и целого, устойчивости и движения. Изображение человека строилось в математических пропорциях, как архитектурное сооружение на столбах и балках. Кости, связки, мышцы – всё было изучено, высчитано и соотнесено одно с другим.
Художественный поиск обогащался знаниями о структуре человека. Так рождалась новая наука – пластическая анатомия.

Человек в воображении художника складывался по частям, обрастая естественными слоями, как каркас глиной на станке скульптора. Поверх костей и мышц, обтянутых кожей, шел ещё один слой человека – одежда. Здесь тоже изгонялась всякая случайность. Сначала мастер делал рисунок обнажённого тела, а потом покрывал его одеждой, чтобы складки спадали по законам природы, но не теряя при этом красоты. Теперь глаз мог ощущать сквозь одежду тело и костяк в изображении человека. С того времени анатомия стала сопутствовать творчеству художников.

Неандерталец из Ля-шапель-о-сен. Скульптор Герасимов. Биологический музей

В 1910 году анатому Сольгеру пришла мысль привлечь художников к воссозданию облика ископаемого человека. Если художники, наблюдая внешность живого человека, представляют себе его внутреннее строение, то можно идти в обратном направлении – по костям ископаемого представить себе его внешний вид. Сольгер хотел заинтересовать художников и сам приступил к делу, чтоб показать им образец искусства восстановления.
Его натурщиком стал костяк неандертальца, жившего на заре человечества. Руки и ноги его были необычных пропорций, череп – с покатым лбом и выступающим затылком.
Натурщик Сольгера, несмотря на неподвижность, был беспокойным, как мерцающий луч скрытого источника света. Странные формы скелета будоражили представления о лесах и пещерах межледникового периода. Разбушевавшаяся фантазия анатома рисовала ему человека необычайной силы в виде звероподобного существа. Сольгер потерял анатомические ориентиры, и его скульптура неандертальца походила не на первобытного человека, а на человекообразную обезьяну. Воображение анатома завело его слишком далеко, позади остались границы науки с доводами о приближении внешнего вида неандертальца к облику современного человека.
После того, как Сольгер превратил человека в обезьяну, анатомы стали искать пути к восстановлению человеческого облика неандертальца.

В 1913 году профессор Иенского университета Эггелинг разработал шкалу толщины покровов лица в различных частях черепа и пригласил скульптора для воссоздания облика первобытного человека. Скульптор восстанавливал лицо, как указывал профессор Эггелинг, но у него были свои навыки и чувство художественной меры. Скульптор избегал резких форм черепа, сглаживая их утолщением мягких тканей лица, и его неандерталец превратился в полнощекого здоровяка, которому не хватало спортивной майки, чтоб сойти за атлета с олимпийских игр.
А ведь череп, с которым работал скульптор, принадлежал глубокому старику с выпавшими зубами.

Анатом Мартин пошёл по другому пути. Он решил не выходить из строго очерченных рамок науки и восстанавливал лицо сам, без помощи скульптора. Он изгнал всякое воображение и не видел ничего, кроме костей. Но в костях заключалась своя мудрость, которую Мартин разгадать не смог. Мартин не сумел найти связь частей и целого, и созданное лицо с выкатившимися глазами раздвоилось, как будто было составлено из кусков.
Неудачи не обескураживали ищущих истину. Анатомы и скульпторы, поправляя друг друга, воспроизводили более гармоничный и соответствующий черепу облик первобытных людей. Правда, все они получались с разными чертами. Зависело ли это от того, что у анатомов различные способы восстановления или от того, что черепа принадлежали непохожим людям?
Профессор Эггелинг решил это проверить. Он снял два гипсовых слепка с одного черепа и передал их двум скульпторам. Оба они восстанавливали лицо по способу Эггелинга. А когда две вылепленных головы поставили рядом, они изумили профессора: между ними не было никакого сходства. Казалось, что в руках скульпторов были слепки не с одного, а с двух несходных черепов. Можно ли вообще добиться большей точности?
Разгорелся спор. Учёные, сомневавшиеся в успехе, припоминая все неудачи, пришли к выводу: восстановить лицо по черепу – пустая фантазия. Другие возражали,  хотя и признавали, что воспроизвести индивидуальные черты никогда не удастся, но доказывали, что общий тип первобытного человека или людей других эпох восстановить можно с большой долей вероятности.
В этих спорах слышался ещё голос очень немногих учёных, не терявших надежды восстановить индивидуальные черты, но в общем хоре их голос звучал приглушенно.

Споры анатомов не прошли мимо Михаила Михайловича Герасимова, жившего в Иркутске. Отец его был врачом, и молодой Герасимов знакомился с его анатомическими атласами и литературой. От отца он унаследовал тягу к широкому кругу знаний и приохотился читать книги из его библиотеки: повествования о строении земли и о жизни людей далеких эпох. Впоследствии юноша стал научным сотрудником Иркутского этнографического музея, старинного музея, основанного ещё во времена Екатерины II. Ссыльный Радищев, остановившись в Иркутске проездом в Илимск, видел здесь редкие минералы, растения и чучела диковинных животных. Собрания Музеума натуральной истории, как его тогда называли, пополнялись неожиданными вещами. В Музеуме был портрет Державина, выполненный художником Сальватором Тончи (рус. Николай Иванович Тончи 1756 — 1844), изобразившем поэта в собольей шубе и бобровой шапке. Иркутяне  подарили этот портрет поэту Державину, но он прислал его в Иркутск своим почитателям.
Потом в залах иркутского музея появились невероятной величины и веса кости ископаемого носорога и мамонта, каждый зуб которого весил по полпуда.
В то время, когда Герасимов стал сотрудником Иркутского этнографического музея, руководивший научной работой профессор Петри расширял в залах разделы этнографии. Быт, культура, религия бурят, якутов, тунгусов изучались во всех подробностях. Даже живого шамана привез откуда-то профессор Петри. Шаман показывал, как вызывают духов, гремел палками с колокольцами, подпрыгивал вверх и падал плашмя на пол.
Разнообразие разделов этнографического музея отвечало интересам Герасимова. Он любил переходить через порог одной отрасли знаний в другую, чтобы рассмотреть предмет со всех сторон. Затем его интересы сосредоточились в археологии, откуда открывалось окно вдаль веков, в те тысячелетия, куда не проникала даже фантазия древних народов.

В ледниковый период долины рек в окрестностях Иркутска остались незатронутыми оледенением. В теплые края шли мамонты и сибирские носороги, а по их следу – охотники, устраивавшие здесь свои стоянки. От них остались женские фигурки, выточенные из бивня мамонта, подвески из оленьего рога и рисунки на костяных пластинках. В 1928 году Герасимов их раскопал возле дома отдыха в курортной местности Мальта, неподалеку от Иркутска.
А в предместье города, в Глазкове, Герасимов нашёл кости человека тех веков, когда люди научились изготовлять глиняную посуду. Изучая эти кости, он вспомнил о спорах анатомов, и решил восстановить облик человека новокаменного века. Анатомию он знал, лепить умел, а археологические знания корректировали работу. Бюст человека эпохи неолита, воссозданный Герасимовым, был помещён в Иркутском музее.

Насколько верно восстановил он утраченное лицо? Помочь с ответом никто не мог, пришлось самому искать способ проверки с помощью техники – рентгена и фотографии. Он стал изучать строение черепа и лица современного человека. Годами копились рентгенограммы голов, таблицы измерений, математических расчётов и записи наблюдений.
Выводы оказались неожиданными. Обычно узкие глаза называют монгольскими, а у монголов между тем орбиты глаз значительно шире, чем у европейцев – это всё шло в разрез с обычными представлениями.
Пухлые губы кажутся толстыми, но оказалось, что вид их обманчив. Припухлый рот образуется вовсе не толщиной мягких тканей, а благодаря строению челюсти, если челюсти чуть выдвинуты вперед, рот складывается в кажущемся утолщении.

Если губы и форма рта зависят от строения челюсти, то, можно думать, подбородок и подавно в такой зависимости? В отличии от мягко очерченного подбородка,  тяжелый подбородок обычно называют массивной челюстью. Но это не так, тут все наоборот. Оказывается, что у людей и с тяжелым и с тонко очерченным подбородком челюсти внешним видом ничем не отличаются. Всё различие заключается в большей или меньшей толщине мышечных тканей.
Теперь возник другой, более сложный вопрос: как же узнать толщину мышц подбородка, если кроме черепа ничего нет? Начались новые поиски, и ответ был найден. Оказалось – толщина подбородка связана с усилением микрорельефа челюсти, что определяет степень развитости мускулатуры. Если нижний край челюсти более гладкий и закругляется внутрь, то мышечная ткань спокойно обволакивает кость, придавая подбородку тонкое очертание. И наоборот, если этой сглаженности нет, подбородок приобретает резкие черты и массивность.

Исследуя каждую часть лица в отдельности, Герасимов дошёл до ушей. И тут его подстерегало разочарование: никакой связи между костями черепа и формой уха найти не удалось. А между тем формы ушей отличаются бесконечным разнообразием. Сколько людей, столько и форм ушей — эта особенность была замечена давно. Ещё Аристотель видел в удлинённых ушах признак острой памяти, а буддисты считали удлинённую мочку знаком мудрости и изображали Будду с вытянутыми ушами.
Во времена, когда религиозные суеверия начали изгонять из науки, учёные стали искать в строении лица разгадку характера человека, но не далеко ушли от знахарей и гадальщиков.

Позднее антрополог Ломброзо, определяя по лицу наклонности человека, пришёл к фантастическому заключению, что сросшаяся мочка уха – знак склонности к преступлению. Антропологическая школа Ломброзо пошла по ложному пути, но некоторые наблюдения учёных этой школы пригодились Герасимову. Они составили описание разновидностей ушей, носов и всех частей лица.

В другом направлении шли наблюдения художников. Формы и выражения лица – это те средства, которыми портретисты раскрывают духовный склад человека. Им важно схватить движение лица, поэтому они обращают внимание на подвижные веки, глаза, губы, оставаясь равнодушными к неподвижным ушам. Обычно живописцы, создавая самые разнообразные изображения людей, придают им одну и ту же излюбленную форму уха. Иногда по рисунку уха даже удается узнать, кто написал картину, если имя автора оставалось невыясненным. Художник стремится уловить живое выражение лица и для этого он выделяет наиболее характерные черты, и всё, что не отличается выразительностью, приглушает, делает незаметным.

01.12.1968 Ученый-антрополог, скульптор и археолог, разработавший метод восстановления внешности человека по форме черепа, Михаил Михайлович Герасимов (1907 г. р.) за работой в мастерской. Репродукция. Владимир Минкевич (РИА Новости)

Герасимов искал новый путь.
В его руках только череп, он может восстановить лишь форму глаз, века, носа, рта, ушей, но не выражение лица. Его задача не выделять характерное, а достичь полного соответствия всех черт лица, и в этом ему нужна неумолимая точность, необязательная для художника.
Сотни раз он измерял уши разных людей и заметил, что они как-то связаны с общим строением лица. Потом удалось высчитать: длина уха близка к длине носа, а ширина уха примерно к половине его длины. Герасимов ещё не создал жёсткой формулы измерения уха, но его наблюдения привели к другому и важному выводу: части лица гармонируют друг с другом. Это и создает неповторимую индивидуальность лица каждого человека. А если по рельефу черепа можно с достаточной достоверностью воспроизвести одни части лица, то вслед за ними можно определить и другие. Одно корректирует другое — такой взаимный контроль частей лица трудно выразить в математических формулах, но он служит хорошим ориентиром при наличии художественного чувства гармонии и меры.
Новый способ восстановления лица позволил Герасимову продвинуться дальше своих предшественников. Он восстанавливал индивидуальные особенности лица, а не расовый тип, как ещё и теперь принято в зарубежной практике. Американские учёные, например, сначала определяют общие черты какой-либо расы, а затем воспроизводят этот тип по рельефу черепа. Получается лицо, похожее на всех, и ни на кого в особенности, тип человека, который, в сущности, никогда не жил на земле.

Герасимов задался целью восстановить индивидуальные черты лица в такой мере, чтоб в нём можно было узнать определенного человека. Он уже знал, как из частей возникает целое, и не упускал ни одной особенности в строении черепа.
Теперь нужно проверить: достигнута ли цель? Создали учёную комиссию, Герасимову прислали череп, а прижизненную фотографию человека, которому принадлежал череп, запечатали в конверт с соблюдением, как положено в таких случаях, строгой секретности. Конверт с фотографией хранился в сейфе. О его существовании Герасимов не знал до тех пор, пока не восстановил лицо. После того, как всё было готово, собралась учёная комиссия. На стол поставили скульптуру Герасимова и вскрыли конверт. Рядом со скульптурой легла фотография. Учёные придирчиво сличали восстановленное по черепу лицо и фотографическое изображение. Стали обсуждать и пришли к единодушному выводу: всё сходится.

С тех пор Герасимов уверенно делал своё дело, и оно не раз подвергалось проверочным испытаниям, но это уже было не экзаменом, а средством опознания. С этой целью ему и стали присылать черепа следователи. Обычно это были черепа неизвестных людей, найденных в таких обстоятельствах, что у следователя возникало подозрение в насильственной смерти, и ему нужно было опознать личность убитого. Герасимов восстанавливал по черепу лицо, потом его сличали с фотографией, а если фотографии не было, опознавали родственники. Достоверность восстановления подтверждалась в практике расследования уголовных дел.
Михаил Михайлович Герасимов добился цели. Он воспроизводил по черепу индивидуальные черты лица с такой степенью вероятности, что видевшие человека живым, узнавали его в скульптуре. Это был скульптурный портрет, но не такой, какие создают художники, а документальный портрет, и в этом есть различие.

Философ Дидро говорил о своём портрете, написанном художником Мишелем Ван-Лоо: «Это не я». Черты лица совпадали, но Дидро не мог согласиться с тем, что он столь жеманен, как на портрете. Он говорил, что в течение дня, в зависимости с обстоятельств, бывает то умиротворён, то печален, то яростен, то задумчив, то нежен, то груб; и оттого, что душевные переживания так часто меняются, портрет писать трудно. Неудачу Мишеля Ван-Лоо он иронически объяснил тем, что во время сеанса в комнату то и дело заходила жена художника, чтоб развлечь его пустой болтовней.

Все художники вкладывают в портретные изображения нечто своё. Театральный деятель Евреинов уверял, что во всех его портретах обнаруживается не он, а те художники, которые создавали эти портреты, как будто, они писали самих себя. Здесь конечно, Евреинов хватил через край. Если не все, то, во всяком случае, умелые художники, создают достоверные портреты, и вкладывают при этом в образ своё понимание человека и отношение к нему. Кого бы ни портретировал живописец или скульптор, в изображении всегда просвечивает личность творца.

В документальном портрете Герасимов своей личности не оставляет. Герасимов объективен, как сама природа, воссозданная наукой по её законам. Его документальный портрет – это и не механический способ воспроизведения, как фотография или гипсовая маска, снятая с лица покойного. Сам Михаил Михайлович говорит, что его документальный портрет – это среднее между художественным портретом и фотографией, и он прав. Случай подтвердил его слова.
В 1943 году родные одного лейтенанта, погибшего в сражении, обратились к Герасимову с просьбой восстановить по черепу лицо героя. Пришли отец и мать и принесли фотографию сына в военной форме. Внимательно рассмотрев фотографию, Герасимов решил внести кое-какие поправки в скульптуру, но мать возразила: «Он часто был такой». Она попросила ничего не менять, потому что скульптура лучше, чем фотография передавала лицо сына.
Документальный портрет своей точностью близок к фотографии, но даёт более живое изображение, приближаясь к художественному портрету. Этот серединный путь между фотографией и художественным портретом и избрал Герасимов, не отклоняясь ни в ту, ни в другую сторону.

Однажды он, всё же, отклонился. Советские учёные нашли в пещере Ташик-Таш на юге Узбекистана костяк мальчика неандертальца. Это было выдающееся открытие, о котором заговорили учёные многих стран. До этих пор о неандертальцах в Средней Азии ничего не было известно. Герасимову поручили воспроизвести облик мальчика. В его лаборатории появился костяк из Ташик-Таша, и учёному представилась суровая, наполненная опасностями жизнь неандертальца, оборвавшаяся на девятом или десятом году. Образ мальчика оживал в воображении. Когда Герасимов стал по костям восстанавливать его облик, воображение подсказывало позу, движение, волнение маленького неандертальца. Он выполнил фигуру мальчика в неожиданной встрече со змеей. Встревоженный мальчик напряженно вглядывается в поднимающуюся голову змеи, замахнувшись на неё камнем. Так, Герасимов домыслил то, что не могли ему рассказать кости.
В этой скульптуре Герасимов был больше художник, чем учёный. Он покорился своему воображению. Не смотря на то, что скульптура оказалась удачной и до сих пор привлекает внимание посетителей музея природы в Ташкенте, она не удовлетворила самого учёного. Он  создал второй вариант скульптуры, строгий, документальный, без внешнего движения и внутреннего напряжения неандертальского мальчика, обуздав своё художественное  воображение.

Документальный портрет не обладает, конечно, такой силой проникновения и эмоционального воздействия, как художественный. Его роль – научное познание. Кроме антропологии и криминалистики, где документальный портрет господствует безраздельно, есть ещё одна область его применения – это воссоздание образа людей, деяния которых сохранились в памяти истории, а облик остался не запечатленным ни в описаниях, ни в изображении. Если можно воссоздать облик первобытных людей, то почему бы таким же способом не создать документальный портрет выдающихся людей прошлых эпох?
Такую мысль подсказал давний опыт антропологов, хотя он шёл в другом направлении.
В том месте, где был погребен Рафаэль, нашли два черепа, а посмертной маски не существовало. И вот анатом Велькер вычертил в соответствии с черепом профиль лица. Его рисунок согласовался с автопортретом Рафаэля. Формы лица совпали. Так выявился череп великого художника.
В руках Велькера были портретные изображения, и с ними, как с фонарем, он искал нужный череп. Это ещё не восстановление, а только подступы к нему, и подступы дальние, от них едва только виделась цель, к которой шёл Герасимов.

Восстановление лица исторического деятеля – сложное решение задачи со многими неизвестными. Тот ли череп или он ошибочно приписан историческому деятелю? Это нужно ещё проверить. Достаточно ли точно восстановлен портрет? Это надо ещё доказать. Здесь приходится привлекать на очную ставку свидетельства не только антропологии, но и истории, и даже образы искусства. Однако случается, что эти показания расходятся. Так было с черепом и живописным портретом адмирала Ушакова. Герой морских сражений суворовских времен Ушаков в царствование Александра I был не в чести у властей и вышел в отставку. Он доживал незаметно свой век вдали от столицы, в своём имении. Там он был погребён где-то возле Санаксарского монастыря, и могила его была забыта. После долгих поисков в 1944 году Герасимову удалось разыскать погребение с останками, сохранившими клочки морского мундира, воротник с золотым шитьем и адмиральский погон с тремя орлами. Казалось бы, погребение Ушакова найдено. И всё же вкралось сомнение, предостерегавшее от поспешных выводов. Бросалось в глаза явное несходство найденного черепа с прижизненным портретом Ушакова. Что же могло быть? Либо живописный портрет ошибочно приписан Ушакову, либо он написан не с натуры.

Герасимов измерил и вычертил контуры черепа. Они не вписывались в живописное изображение. Череп был значительно короче и шире головы портрета. Теперь уже не впечатление, а доказательство, было, казалось, налицо. Всё говорило, что портретное изображение ошибочно приписано Ушакову. И всё же что-то смущало Герасимова. Он продолжал исследование и пришёл к выводу противоположному тому, какой возник первоначально: на портрете изображен Ушаков, и более того – художник писал с натуры. Многое доказывало, что это так. Лоб соответствовал черепу. Художник уловил асимметрию лица Ушакова и правый глаз сделал немного меньше левого. Вся верхняя часть лица совпадает с показаниями черепа.

Но почему же так бесцеремонно искажён овал лица? И тут нашлось объяснение. В царствование Александра I была распространена живописная манера удлинять овал лица в угоду канонам красоты. И художник, писавший Ушакова, постарался придать изображению классическую красоту и благородство. Облик адмирала при этом настолько исказился, что он выглядел каким-то аристократом, привыкшим не к палубе корабля, а к паркету гостиных. В то время, когда был создан портрет, расхождение с подлинным обликом Ушакова принималось как должное, потом к нему привыкли.
Это поставило Герасимова в затруднительное положение. Ему нужно было не только создать документальный портрет, но и развеять привычные представления об облике адмирала Ушакова. Наука вступила в соревнование с искусством.

Герасимов стал наращивать покров из восковой массы, не смущаясь тем, что черты лица вырисовывались грубоватыми. И вот через полтораста лет после смерти адмирала Ушакова был создан его документальный портрет. В отличие от живописного изображения, в скульптуре его лицо широко, а резкие и мужественные черты свидетельствуют о силе воли, отваге и недюжинном уме прославленного флотоводца. Так наука победила художника, погнавшегося за модой.

В восстановлении лица исторического деятеля приходится собирать целую цепь исторических фактов. Прежде всего, нужно удостовериться, тот ли это череп — это первое звено. Потом нужно сопоставить восстановленное лицо с какими-либо историческими описаниями или вещественными свидетельствами — это звено второе. Наконец, нужно определить, хотя бы приблизительно, какую одежду, причёску, бороду, усы носил тот человек, от которого остались одни только кости. Конечно, в решении всех этих задач требуется и мощь учёных многих специальностей, но собирает все звенья в единую цепь Герасимов, и он сам участвует в розыске недостающих звеньев.

Где находится могила таджикского поэта Рудаки, никто не знал. Поисками её долгое время занимался писатель и учёный Садриддин Айни, и вот удалось напасть на след. Но в тех местах оказалось несколько могил, каждая из них считалась могилой Рудаки, и все они связывались с преданиями о погребении поэта. Нить к опознанию черепа Рудаки оказалась в литературных источниках, говоривших о слепоте поэта, но свидетельства расходились. В «Лубаб-уль-албаб» говорилось, что он родился слепым, а в стихах самого Рудаки содержались намёки, что родился он зрячим и подвергся ослеплению, будучи уже пожилым человеком. Дополнительным штрихом были сведения о том, что у него выпали зубы не от болезни. По этим данным уже можно было опознать череп поэта.
В экспедиции принял участие Герасимов. Он исследовал останки и определил череп Рудаки, который был без зубов, но и без костных изменений. Так подтвердилась истина стихов Рудаки: по выводам Герасимова поэт был ослеплён в возрасте 55 – 60 лет. После этого Герасимов с уверенностью создал документальный портрет Рудаки.

Когда же потребовалось определить, принадлежит ли скелет Андрею Боголюбскому, на помощь пришли анатомы-рентгенологи. В Ленинградском рентгенологическом институте по костям узнали даже о складе характера и поведении человека, жившего более восьмисот лет назад.
Рентгенологи нашли в костях следы болезни, которая приводит к резкой возбудимости. Это накладывало отпечаток на его поведение. Человек был раздражительный, беспокойный и подвижной. Шейные позвонки срослись, значит, голову он держал прямо и не мог её наклонять. Всё это совпадало с историческими свидетельствами об Андрее Боголюбском. О его гордости ходила молва, хотя никто не знал, почему он всегда держал голову гордо, не отвечая на поклоны.

Рентгенологам открылись и некоторые подробности трагической гибели Андрея Боголюбского. На костях сохранились следы от ударов меча и копья, нанесенных сбоку и прямо, а затем в голову. Это удостоверяло, что князь погиб в борьбе, был ранен и сопротивлялся до тех пор, пока не получил удара в голову. Подтверждалась летописная версия смерти Боголюбского: заговорщики, напав на князя, нанесли ему тяжёлое ранение и, когда он полз, чтоб схватить меч, добили его.
Стало несомненным – нашли останки князя Андрея Боголюбского. Теперь можно начать восстанавливать его облик. Герасимов взял череп, большие, круглые орбиты глазниц подсказывали монголоидный разрез глаз князя Андрея Боголюбского. Лицо получилось полуславянское, полумонгольское. Это тоже совпадало со сведениями летописи. Отцом Андрея Боголюбского был Юрий Долгорукий, а матерью – половчанка.

Когда Герасимову прислали череп из мавзолея Неаполя Скифского, никаких исторических свидетельств о человеке не было. Кто он? Для какой цели восстанавливается его облик? Ничего не сообщалось. Шульц прислал из Симферополя две посылки. В одной находился череп из каменной гробницы, в другой – все остальные сорок шесть черепов из мавзолея. Большая посылка, собственно, предназначалась не Герасимову, а антропологическому институту для определения расовых признаков сорока шести черепов из мавзолея Неаполя Скифского.

Все сорок шесть черепов из мавзолея Неаполя Скифского оказались европеоидными. Это достаточно убедительно опровергало представления некоторых учёных о монгольском происхождении скифов. Герасимов выяснил ещё одно обстоятельство. Среди мужских черепов большинство принадлежало скифам, а среди женских – много было греческих. Это подтверждало мнение Шульца, что население города было скифским и что владетельные скифы охотно брали в наложницы гречанок. Показания вещей и черепов из мавзолея сходились. На этом Герасимов свое дело закончил и отослал сорок шесть черепов в антропологический институт. Остался один, присланный ему в отдельной посылке для восстановления лица. Но почему из всех черепов выбран этот, а не какой-нибудь другой, почему он заинтересовал Шульца – оставалось неизвестным.

Герасимову уже приходилось восстанавливать лицо скифского воина. Правда, тот череп нашли не в Крыму, а в могильнике Нижнего Приднепровья. Воин из Приднепровья был ранен стрелой. Об этом свидетельствовала поврежденная челюсть. Стрела была пущена снизу. Такое повреждение кости могло произойти в том случае, если получивший ранение сидел на коне, а стрелял в него из лука пеший. Кости восстанавливали картину боя, напоминавшую изображение боя пешего и всадника на золотом гребне из кургана Солоха.

На черепе из мавзолея Неаполя не было следов ранений или других каких-либо мет, оставленных судьбой. Обыкновенный череп с типичными скифскими признаками. В этом отношении он походил на череп из могильника Приднепровья. Возраст тоже сходился: тому и другому было лет сорок пять – пятьдесят, но у черепа из Неаполя, конечно, обнаружились и свои особенности. Голова удлиненная, нос, судя по носовому щипу, тонкий и заостренный. Характерна посадка головы с наклоном вперёд.

Герасимов установил череп на подставку и сделал воском обводку гребней. После этого рельеф черепа выступил более четко. Характерные черты стали виднее. Скульптор-антрополог начал наслаивать восковую массу по рельефу черепа. Стало вырисовываться лицо, но не всё, а только половина. Этот приём дает возможность сохранить асимметрию лица, потому что левая и правая сторона никогда не бывают одинаковыми, кроме того, так удобнее проверять себя в ходе работы. Ни один едва заметный изгиб или шероховатость кости не ускользают от внимания, мельчайшее изменение – и слой воска накладывается уже иначе, создавая новый штрих лица. Голова получилась своеобразной: высокий лоб и орлиный нос. Сняв с черепа восковую маску, Герасимов делает с неё гипсовый отливок, и вот голова скифа из каменной гробницы Неаполя готова.
Шульц посмотрел скульптуру и задумался, но что-то ему было неясно. Герасимов восстанавливал только формы лица и на этом считал свою работу законченной. По черепу нельзя узнать, какие волосы были у человека. А если нужно сделать бороду, приходилось с помощью историков разыскивать какие-нибудь письменные свидетельства или сохранившиеся изображения известного в истории деятеля, лицо которого восстанавливалось. Но череп из Неаполя принадлежал неизвестному человеку, и тут Герасимову не за что ухватиться, пришлось додумывать самому.

Помог серебряный сосуд из скифского кургана под Воронежем. На этом сосуде изображены скифы с непокрытой головой. У них длинные волосы и обычные бороды клинышком. Герасимов сделал такие же волосы в скульптуре скифа из Неаполя. Теперь волосы у него падали на плечи, была остроконечная борода, и небольшой рот прикрывали усы.

Скульптуру бородатого скифа пришли осматривать археологи. Увидев голову, Шульц воскликнул: «Это – он». Герасимов привык к тому, что восстановленное им лицо узнают те, кто знал человека ранее, но откуда Шульц мог знать скифа из гробницы в Неаполе Скифском?

Археологи обменивались своими замечаниями, а через минуту Герасимов понял, чем они были взволнованы. Шульц показал изображение скифского царя Скилура на ольвийской монете и мраморном рельефе. Облик его, восстановленный Герасимовым, совпадал с этими изображениями: то же лицо с орлиным носом, тяжелыми веками и выступающими скулами, та же удлиненная голова с характерной посадкой вперёд. Теперь археологи узнали, кто был погребён в царской гробнице Неаполя Скифского.

IV. В ЛАБИРИНТАХ ИСТОРИИ
• «Бугровые» вещи