15 января исполняется 225 лет со дня рождения писателя и дипломата Александра Грибоедова, путешествовавшего по Крыму несколько недель. Хотя в документальных источниках нет точных дат его приезда в Крым, но исследователи творчества Грибоедова считают, что он прибыл на полуостров не позднее 24 июня 1825 года.

Бывшая гостиница «Афинская» в Симферополе, в которой проживал А.С. Грибоедов.

К осени 1824 года Грибоедов закончил работу над комедией «Горя от ума» и переживал неслыханный литературный успех. Стихи из комедии «Горя от ума» подхватываются на лету и буквально на глазах у автора крылатые слова комедии вошли в повседневный обиход. Сбывается предсказание Пушкина, прочитавшего в рукописи пьесу «Горе от ума» в Михайловском: «О стихах я не говорю: половина – должна войти в пословицу».

Казалось бы, Грибоедову выпало счастье сиять в лучах славы. Однако знакомство с письмами и дневниковыми заметками, с воспоминаниями современников показывает обратное. Чем громче восторги, чем шумнее слава комедии «Горя от ума», тем грустнее и тягостнее становится настроение Грибоедова. «Как… сказать людям, что грошовые их одобрения, ничтожная славишка в их кругу не могут меня утешить?» – сетует Грибоедов.

«Она по-русски плохо знала, журналов наших не читала, и выражалася с трудом на языке своём родном», – иронию Пушкина вполне можно отнести и к той части наших соотечественников, которых Константин Аксаков уже в середине XIX века назовёт, в противовес народу, публикой:

«Средоточие публики в Москве – Кузнецкий мост. Средоточие народа – Кремль. Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки; народ черпает жизнь из родного источника. Публика говорит по-французски, народ по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ – в русском. У публики – парижские моды. У народа – свои русские обычаи.

Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика работает (большей частью ногами по паркету) – народ спит или уже встает опять работать. Публика презирает народ – народ прощает публике. Публике всего полтораста лет, а народу годов не сочтешь. Публика преходяща – народ вечен. И в публике есть золото и грязь, и в народе есть золото и грязь; но в публике грязь в золоте, в народе – золото в грязи. У публики – свет (monde, балы и проч.), у народа – мир (сходка). Публика и народ имеют эпитеты: публика у нас почтеннейшая, народ православный. “Публика, вперед! Народ – назад!” – так многозначительно воскликнул один хожалый».

 Александра Сергеевича Грибоедова удручала «передовая часть» русского общества — публика, преданно смотревшая на Западную Европу. Фаддей Булгарин запомнил слова самого Грибоедова:

«Только в храмах Божьих собираются русские люди; думают и молятся по-русски. В Русской Церкви я в Отечестве, в России! Меня приводит в умиление мысль, что те же молитвы читаны были при Владимире, Димитрии Донском, Мономахе, Ярославе, в Киеве, Новгороде, Москве; что то же пение трогало их сердца, те же чувства одушевляли набожные души. Мы русские только в Церкви, – а я хочу быть русским!».

Летом 1825 года Грибоедов направляется в Крым и Севастополь, затем на Кавказ, подобно пушкинскому Онегину, им «овладело беспокойство, охота к перемене мест». «Бедное человечество! – восклицает он в письмах к друзьям. – Что наши радости и что печали!» 

Несмотря на прекрасные летние месяцы и очарование природой Крыма, Грибоедов не очень лестно отзывается о жителях полуострова и предпочитает путешествовать в одиночестве.

«А мне между тем так скучно! так грустно! думал помочь себе, взялся за перо, но пишется нехотя, вот и кончил, а все не легче, – исповедуется он Бегичеву в Феодосии. – Прощай, милый мой. Скажи мне что-нибудь в отраду, я с некоторых пор мрачен до крайности. – Пора умереть! Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска неизвестная!...»

В таком состоянии уныния и тоски Грибоедов объехал весь Южный берег Крыма, бывал в крымских карстовых пещерах и пещерных городах, в Херсонесе и Инкермане. В обратный путь отправился через Судак и Феодосию на Тамань, а затем на Кавказ. О впечатлениях писателя мы узнаем из его писем и дневников.

Симферополь
«Весь век желаю где-нибудь найти уголок для уединения, и нет его для меня нигде. Приезжаю сюда, никого не вижу, не знаю и знать не хочу. Это продолжалось не более суток… ворвались ко мне, осыпали приветствиями, и маленький городок сделался мне тошнее Петербурга. Мало этого. Наехали путешественники, которые меня знают по журналам: сочинитель Фамусова и Скалозуба, следовательно, весёлый человек. Тьфу, злодейство! Да мне невесело, скучно, отвратительно, несносно!»

Кача, Бельбек
«Здесь природа против Кавказа всё представляет словно в сокращении… душа не обмирает при виде бездонных пропастей… Зато прелесть моря и иных долин: Качи, Бельбека, Касикли-Узеня и прочее ни с чем сравнить не можно.«

Чуфут-Кале
Средневековый караимский город-крепость Чуфут-Кале в Бахчисарайском районе в Крыму.

«В утесе высечены комнаты. Ходы, лестницы, галереи к с.-в. вне крепости… На самом конце площадка, под нею вторым уступом острый зубец утеса, направо долина, налево под ногами голое ущелье… Спуски, сходни в круглый зал, шесть комнат к западу, к востоку три, узкий ход по парапету, множество других развалин.»

«Спускаемся заросшею стремниной. Жидовское кладбище. Не худо бы разобрать надписи…

Караимский некрополь на территории пещерного города Мангуп (Мангуп-Кале) в Бахчисарайском районе Крыма.

«Ночью в Бахчисарай. Музыка, кофейная, журчание фонтанов, мечети, тополя. Татарин мимо нас скачет вон из города, искры сыплются из трубки…»

Гурзуф
«Вправо Кизильташ, шелковицы, смоковницы, за Аюдагом дикие каменистые места, участок Олизара, шумное, однообразное плескание волн, мрачная погода, утёс Юрзуфский, вид с галереи, кипарисники возле балкона…»

«Крым …в мнимом саду гранатники, вправо море беспредельное, прямо против галереи Аю и впереди его два голые белые камня.»

Алупка
«В Алупке обедаю, сижу под кровлею, которая с одной стороны опирается на стену, а с другой на камень; пол выходит на плоскую кровлю другого хозяина, из-за нее выглядывает башенка мечети Муэдзен-Селами-Эфенди, шелковицы, виноградные лозы…»

Оливковая роща в Крыму (Форос)

«…вообще здесь везде оливы, лавры, гранатики рдеют. Паллас говорит, что у Айтодора устрицы, но пора рабочая, теперь не ловят.»

Судак
»   Вчера рано побрёл к мысу, на котором разметаны Сольдайские руины. Я был один. …Кто хочет посещать прах и камни славных усопших, не должен брать живых с собой. Это мною несколько раз испытано. Поспешная и громкая походка, равнодушные лица, и пуще всего глупые ежедневные толки спутников часто не давали мне забыться, и сближение моей жизни, последнего пришельца, с судьбою давно отошедших от меня было потеряно.»

Феодосия
«Нынче обегал весь город. Чудная смесь вековых стен прежней Кафы и наших однодневных мазанок. Отчего однако воскресло имя Феодосии, едва известное из описаний древних географов, и поглотило наименование Кафы, которая громка во скольких летописях европейских и восточных.»

Генуэзская крепость Кафа в Феодосии
«На этом пепелище господствовали некогда готические нравы Генуэзцев; их сменили пастырские обычаи мунгалов с примесью турецкого великолепия; за ними явились мы, всеобщие наследники, и с нами дух разрушения; ни одного здания не уцелело, ни одного участка древнего города не взрытого, не перекопанного. Что ж, сами указываем будущим народам, которые после нас придут, когда исчезнет русское племя, как им поступать с бренными остатками нашего бытия.»