Археологические находки, сделанные на берегу Панского озера в северо-западном Крыму, для специалистов неожиданностью в общем-то не были. В том числе и для научного сотрудника Ленинградского отделения Института археологии АН СССР кандидата исторических наук Александра Николаевича Щеглова (1933 -2009). О курганах Тарханкутском полуострове знали и раньше по раскопкам, сделанным учителем Щеглова Павлом Николаевичем Шульцем (1900—1983), однако особого интереса они не вызывали.
После подробного исследования местности, и изучения древнегреческих манускриптов, Павел Шульц локализовал в 2,5 км южнее села Громово древнее городище Тамирака, которое упоминали Страбон (Strabo, VII, 3, 19), Клавдий Птолемей (III, 5, 2), Арриан (Arr. PPE, 32) и Стефан Византийский.
«Заканчивается полуостров у мыса, называемого Тамиракой и имеющего пристань, обращенную к материку. За мысом находится значительный залив Каркинитский, простирающийся сверху приблизительно на тысячу стадиев; другие, однако, говорят, что до внутреннего угла залива расстояние втрое больше. Жители побережья называются тавриями. Залив этот называют также Тамиракским, соименно мысу» (Страбон, VII, 3, 19).
Именно археологические раскопки Щеглова на Тарханкуте оказались особой вехой в работе и жизни учёного. В 1959 году А. Н. Щеглов создал Тарханкутскую экспедицию. Впервые в отечественной науке он поставил масштабную задачу пространственного изучения организации хоры древнегреческого полиса, с проведением аэрофотосъёмки для глобального картографирования всей системы античного землепользования, поселений и некрополей античного времени в Западном Крыму.
Первые 10 лет Тарханкутская экспедиция осуществляла разведки и относительно небольшие раскопки на отдельных памятниках (бухта Ветреная, Тарпанчи, Большой Кастель и др.). А. Н. Щеглову удалось реконструировать всю структуру дальней херсонесской хоры в Северо-Западном Крыму, разработать типологию поселений. Его многолетние исследования Тарханкута привели к пересмотру многих устоявшихся взглядов науки на античность вообще.
На Тарханкуте удивительным образом сохранилось всё, что давно уже исчезло в центрах античного мира: усадьбы, размежеванные поля, дороги, стенки земельных наделов, позволяющие достаточно хорошо представить систему древнегреческого земледелия… Конечно, всё дошло до нас в руинах. Но все-таки дошло!
Этот удивительный край всегда был густо заселен. На пространствах каменистых полынных степей Тарханкута можно видеть множество курганов самых разных эпох — от бронзового века до раннего средневековья. На выдающихся в море мысах и на внутренних берегах бухт лежат остатки древнегреческих, а над ними — скифских укреплений, могильников, сельских усадеб и небольших городков-крепостей.
Что привлекало людей в эти степи? Ответ был важен не только для археологов, но и для современных работников сельского хозяйства: чтобы воспользоваться опытом древних земледельцев и животноводов, а вместе с тем и не повторить их ошибок.
Изучая древние колодцы античных поселений, прослеживая остатки береговой линии, колебания озёр и лиманов, чередования слоев с морскими отложениями, А. Н. Щеглов выяснил — в прошлом полуостров Тарханкут вовсе не был такой безводной и каменистой пустыней, каким может показаться сейчас. В отличие от других, степных, районов Крыма на Тарханкуте в прошлом была лесостепь. По уголькам, обугленным веткам, остаткам деревянных балок домов, погибших при пожарах, специалисты могли видеть, что не только в глубокой древности, но гораздо позднее здесь росли вязы, тополя, клены, ясени, бук, можжевельник. Пыльца деревьев, обнаруженная в древних отложениях ила здешних озер, прибавила к списку и другие древесные породы — сосну, граб, каштан, лещину, ольху. Обширные, густые леса занимали пространство плодородных каштановых почв долин и понижений между каменистыми грядами.
Подтвердили такой вывод и раскопки на городище Тарпанчи, возле современной Окуневки, где люди жили во II—III веках нашей эры. Затем здесь жизнь прекратилась и в руинах поселился филин. При раскопках археологи нашли остатки гнезда, а вокруг — множество костей, оставшихся от его трапез. Зоологи по костям определили два десятка видов птиц, четыре вида млекопитающих и несколько пресмыкающихся, характерных причём именно для лесостепи. Во время исследования другого, более раннего городища Чайка, возле Евпатории, археологи собрали кости благородного оленя, косули, кулана, сайгака, кабана, волка, медведя, барсука, лисицы, горностая и зайца.
Древние греки не сразу освоили мыс Тарханкут. Широкая его колонизация, отмеченная строительством множества усадеб и укрепленных факторий, началась только в IV веке до нашей эры. Почему? Что мешало? Местное население? А кто тогда здесь жил? Древние авторы говорили об этом невнятно и неопределенно.
Щеглов надеялся, что ответ дадут раскопки. Однако, во всех местах, где открывались остатки построек и могильники, археологи находили одно и то же: греков и скифов.
А где же следы коренного населения, обитавшего в Крыму до прихода греков и скифов? Ведь оно было куда многочисленнее пришельцев!
Почему Щеглов был в этом так уверен?
В начале IV века до нашей эры Херсонес уже обладал достаточной силой, чтобы захватить и начать разрабатывать пространства плодородных земель в северо-западном Крыму. Это была житница, которая снабжала хлебом не только херсонеситов, но и Грецию. Несколько небольших городков — Керкинитида (современная Евпатория), Прекрасная Гавань (поселок Черноморское), цепь мелких крепостей и укрепленных поселений на побережье между ними служили одновременно своеобразными элеваторами, складами зерна и защитой края от скифов с севера.
По данным археологических раскопок П. Н. Шульца, площадь Керкинитиды равнялась 10 га, можно предположить, что в городе проживало 3000—5000 жителей, а в Прекрасной гавани, занимавшей всего 4 га, могло быть 1200— 2000 человек. Таким образом, в городах, подчиненных Херсонесу, должно быть 4000—7000 жителей.
Общее число населения в Херсонесском государстве должно было составлять примерно 25 000—35 000 человек.
Насколько благосостояние Херсонеса зависело от урожая на Тарханкуте, можно судить по тексту гражданской присяги херсонесцев, в которой все граждане дают обязательство не вывозить и не продавать в ином месте, кроме Херсонеса, σΐτον άπό του πεδίου ά[πα]γώγιμον ( хлеб, вывозимый с равнины, то есть с Тарханкута):
«Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою, богами и богинями олимпийскими… Я буду единомышлен о спасении и свободе государства и граждан и не предам Херсонеса, Керкинитиды, Прекрасной Гавани и других укрепленных пунктов ни скифу, ни эллину… Хлеб, вывозимый с равнины, я не буду ни продавать, ни вывозить в какое-либо иное место, но только в Херсонес...»
Однако вот что любопытно. Даже по самым завышенным подсчётам собственно греческого населения, жившего на мысе Тарханкут в укрепленных поселениях, было слишком мало, чтобы держать в руках всё огромное хозяйство херсонеситов! Обработка земли и сбор урожая требовал множества рабочих рук. Если для посевов пшеницы и ячменя достаточно вспахать поле на месте выкорчеванного леса, то разбивка виноградников и садов на скалах была невозможна без огромного числа тружеников. Следы виноградных плантаций, сложной дренажной системы, одновременно служившей и конденсатором влаги, оценивались в сотнях тысяч кубических метров скального грунта, который был извлечен из-под тонкого слоя почвы.
Кто же выполнял такую работу? Рабы? Тогда для них потребовались бы специальные посёлки и армия надсмотрщиков, подобно тому, как это было в серебряных рудниках и мраморных каменоломнях! Оставалось предположить: на Тарханкуте жило какое-то местное население, оказавшееся в зависимости от греков. Ими не могли быть ни скифы, враждовавшие с греками, ни тавры, жившие в горах Крыма,— ещё большие враги греков.
Так встала проблема сатархов.
Древние греки открывали Понт Эвксинский (Чёрное море) и Великую и Малую Скифию так же, как два тысячелетия спустя европейцы открывали Америку. В то время каждый путешественник был купцом, воином и грабителем, но еще и географом, этнографом. Иначе говоря, разведчиком. В новой стране его интересовало всё: очертания берегов, ветры, реки, бухты, названия народов, их нравы, обычаи, верования, вооружение, хозяйство, традиции, симпатии и антипатии к окружающим народам, наиболее ценимые товары. Дороже золота и рабов ценились в древнегреческих городах листочки шелковистого папируса, периплы, хранившие записи о расстояниях, морских течениях и удобных якорных стоянках,— всего того, что нужно было знать для удачи торговых и военных операций.
Поколения античных географов и историков, собирая, сопоставляя и проверяя периплы, как назывались эти справочники, сводили их воедино, создавая географические энциклопедии древности. Точные факты часто соседствовали в них с догадками и такими баснословными домыслами, в которых сомневались даже сами составители, прося читателей не принимать все на веру, но — на всякий случай! — иметь в виду…
Знаменитый географ древности Страбон первым назвал жителей западного Крыма и побережья Каркинитского залива «тафриями». Однако можно думать, что этот этноним был всего лишь «указательное», а не собственное имя народа. В переводе с греческого «тафрии» звучит как «живущие за рвом», «ровники». Только при чём здесь ров?
Учёные давно заметили любопытную закономерность: самые древние известия не всегда следует искать в самых древних рукописях. Объяснение слова «тафрии», как жителей западного Крыма у Страбона, нашлось у автора гораздо более позднего времени, Стефана Византийского:
«Тафра — страна у Меотийского озера (Азовского моря), которую окружили рвом рабы… Жители — сатархи».
Значит «тафрии» — это сатархи, живущие за рвом! Замечание средневекового географа сразу же отбрасывает нас в глубокую древность, ещё к Геродоту. Древнегреческий историк в своём сочинении привёл скифскую легенду о восставших рабах, которые выкопали на Перекопском перешейке огромный ров, чтобы преградить скифам путь в Крым. Собственно, от этого рва и произошло русское название Перекоп — перекопанный перешеек. В легенде, как полагают историки, слиты два достоверных события: то, что ров был вырыт с помощью рабской силы и что рабы эти в конце концов восстали. Может быть, здесь нашло отражение и третье — чья-то попытка преградить скифам из Причерноморских степей путь в Крым…
Другие античные географы — Помпоний Мела, Плиний Старший, в своих сочинениях подтверждали сообщения Страбона и Стефана Византийского о северо-западном Крыме:
«...местность между Болотом (ныне Сиваш) и заливом называется Тафра, а залив — Каркинитский... Занимают это место сатархи».
Древняя Тафрия, как можно видеть, охватывала весь степной Крым — от Каркинитского залива на западе до Азовского моря на востоке, включая Тарханкут и, вероятно, Керченский полуостров, оставляя таврам горную часть и Южный берег Крыма. Конечно, существовал соблазн отождествить хорошо известных тавров с пока неизвестными «тафриями», объяснив заодно и древнее название Крыма — Таврия. Но не будем спешить. Для нас важно, что сатархи-тафрии оказываются коренными жителями крымских степей и предгорий, такими же скотоводами, как скифы, которые постепенно оттеснили первопоселенцев на запад полуострова.
Для кого же сатархи были «тафриями», то есть живущими за рвом, за Перекопом?
Чтобы объяснить подобную странность, следует допустить, что первоначальные сведения о сатархах-тафриях греки получили от приднепровских скифов — борисфенитов (днепровцев), с которыми встречались на острове Березань и в Ольвии. Только в этом случае сатархи действительно оказывались «за рвом». Понятно становилось и назначение рва. Между сатархами и пришлыми скифами шла борьба за Перекоп, за северный Крым, за степи и пастбища для скота. По мнению Щеглова, та и другая сторона боролась за обладание лиманами Сиваша, где отощавший за зиму скот мог раньше всего найти первый зелёный корм.
В этом случае столкновение сатархов со скифами произошло гораздо раньше V века до нашей эры, когда Геродот, путешествуя по Скифии в 455-445 гг. до н.э. и, побывав в Ольвии, записал скифскую легенду, в которой побежденные сатархи уже потеряли собственное имя и назывались просто рабами. Отсюда следовало и другое: на крымских берегах скифы появились не в IV веке до нашей эры, как думали до сих пор, а значительно раньше…
Так выглядела первая часть истории сатархов. Проследить их дальнейшую судьбу помог, как ни странно, ольвиополит Посидей, сын Посидея, племянник Агрота и внук Дионисия, с которыми я когда-то «встретился» на раскопках Ольвии. Следы его пребывания найдены на островах Родос, Кос и Тенедос.
Появлялся Посидей и в Неаполе Скифском, на месте теперешнего Симферополя, при дворе скифских царей. В Неаполе Скифском, как и везде, путь Посидея отмечен обычными для греков, в особенности ольвиополитов, посвятительными надписями на пьедесталах статуй. Надписи Посидея, найденные в Неаполе Скифском, весьма интересны. Наиболее любопытна и важна для географа четвертая:
«Ахиллу, владыке острова, посвятил Посидей, сын Посидея, победив пиратствовавших сатархов».
Необходимо пояснение. Кроме богов, общих для всех эллинов, ольвиополиты в особенности чтили Ахилла, главного героя «Илиады». Святилища Ахилла «Понтарха»- «повелителя моря», властителя Понта Эвксинского (Чёрного моря), находились в двух местах: на теперешнем острове Змеином, именовавшемся тогда островом Левка, то есть «Белый», и на острове Березань, неподалеку от Ольвии и современного Очакова. В античности район Березани был не островом, а полуостровом, здесь открыто самое раннее в Северном Причерноморье греческое поселение с гаванью. Оба острова, особенно первый, расположены далеко от крымских берегов, но в древности неоднократно подвергались нападениям пиратов.
Посидей прямо указывает, что пиратами были сатархи. Подданные и союзники херсонеситов, страдавшие от набегов скифов, сатархи-тафрии, мешали мореплаванию и морской торговле Ольвии. Нападение на остров Ахилла Понтарха каждый раз было ощутимым ударом по Ольвии. Не следует забывать, что кратчайший путь из Ольвии в Неаполь Скифский лежал как раз через Каркинитский залив и Тарханкут, где Страбон помещал своих «тафриев»…
Из всего этого следовал достаточно определенный вывод Щеглова: в северо-западном Крыму жили сатархи-тафрии. А поскольку огромное хозяйство херсонеситов на Тарханкуте не могло быть обработано руками только рабов и греков, значит использовался труд относительно свободного местного населения — сатархов. Теперь оставалось найти поселения стархов.
О ситархах напомнили курганы возле посёлка Межводное, на берегу Панского озера. Нечаянно вывернутые трактористом античные черепки херсонесских амфор попали в Херсонесский государственный историко-археологический музей-заповедник. Во время очередного сезона раскопок на Тарханкуте А. Н. Щеглов захотел узнать, почему черепки херсонесских амфор оказались в кургане, где быть вроде бы не должны.
Археолог нашел на Тарханкуте около полусотни невысоких, оплывших от времени земляных насыпей, окруженных чуть заметным валиком ограды. Настоящее деревенское кладбище! Ничего подобного в Крыму ещё не находили. По другую сторону еле заметной древней дороги, идущей мимо курганов к морскому берегу, обнаружилась и сама деревня. Жилища мёртвых и жилища живых — тот идеальный случай, о котором только и мечтает археолог.
На берегу большого, солёного теперь озера, рядом с широкой полосой песчаной пересыпи, отделявшей его от моря, на равном расстоянии друг от друга, в строгом порядке лежали спланированные квадраты жилищ деревни, руины домов, усадьбы. Чуть заметные холмы указывали на развалившиеся стены, из которых выступали белые, отесанные блоки известняка. Щеглов находил жилые комнаты, определял положение хозяйственных служб, квадраты больших внутренних дворов. Все это соответствовало «типовому проекту» древнегреческой загородной виллы-усадьбы.
Однако, древнегреческие виллы стояли на земле наделов и походили на хутора, окруженные прилегающими к ним полями, виноградниками и садами. А здесь был жилой посёлок с широкими прямыми улицами, с площадью, на которой видны были остатки деревенского алтаря.
Главное, что отличало его от уже известных поселений,— отсутствие какого-либо оборонительного сооружения: ни вала, ни рва, ни стены. Между тем постоянная угроза скифского набега заставляла древних греков отгораживаться от степи, прятаться в маленьких, обнесенных высокими стенами городках и крепостях с узкими улочками, тесными, маленькими домиками.
Археологические раскопки первой усадьбы не рассеяли, а лишь увеличили недоумение. Планировка обширного двухэтажного дома площадью около 1200 квадратных метров была, безусловно, греческой. По мере того как из года в год остатки строения очищали от земли, можно было видеть, что все находится именно на том месте, где ему и положено быть: двор, помещения для скота, кладовые, ворота, комната привратника… Даже эргастул, домашний карцер для рабов, и тот был найден там, где археологи предполагали его найти!
В некоторых комнатах гигантского дома сохранились нижние ступени лестниц. Вся посуда и хозяйственная утварь оказалась привезенной из Херсонеса. И все-таки археолог мог утверждать, что строили дом и жили в нём не греки, но и не скифы! В большом доме обитало несколько семей, отличавшихся друг от друга социальным положением: маленькая община со своей иерархией. А возводили дом не греки, потому что строители использовали не только рыхлый ракушечник, никогда не применявшийся греками, но даже сырцовый кирпич, из которого выложены стены на каменном цоколе.
В кладовых хранились запасы зерна, вина и масла. Все находки говорили, что хозяева дома занимались сельским хозяйством, выращивая скот и возделывая плодородные каштановые почвы, окружавшие посёлок с севера и с востока. Вся утварь, сельскохозяйственный инвентарь и «типовой проект» застройки посёлка и домов, как в Херсонесе. Жители посёлка обрабатывали землю, разводили скот, а полученный продукт вывозить на берег моря, куда от посёлка вела прямая дорога.
Одновременно с исследованием дома и посёлка шли раскопки курганов.
Как обычно воздвигался курган? Расчищали место, в центре рыли могильную яму или сооружали склеп, куда помещали тело умершего. Затем возводили оградку и в её кольце насыпали земляной холм.
На этом некрополе всё происходило в обратном порядке. Сначала насыпали земляной холм, потом окружали его каменной оградкой. В земляной насыпи выкапывали ямы, выкладывали их каменными плитами — подобие ящиков, перекрывали их каменными плитами и все это вновь засыпали землей… так и не положив покойника!
Каменные ящики всякий раз оказывались пустыми. В них не нашли ни косточки, ни черепка, ни уголька. Зато почти возле каждого стояло грубое каменное изваяние, лежали черепки из красной глины и чернолаковой посуды, раковины мидий, устриц и сердцевидок.
Чуть поодаль, в кольце каменной оградки, обязательно имелся небольшой квадрат известняка с углублением и желобком — алтарик для жертвоприношений и возлияний…
Выходит, создатели курганов отнюдь не считали эти ящики пустыми. В них, надо полагать, обитали души умерших, которым и предназначались все приношения живых.
Такими были самые маленькие курганы, окружавшие более крупные. Раскапывая их, археологи обнаруживали сходную картину, только теперь в центре кургана часто оказывался склеп из сырцовых кирпичей с одним, а то и двумя погребенными. Склепы походили на каменные ящики, но отличались более крупными размерами. А кроме костей погребённых, в них находились глиняные сосуды и даже оружие.
По-видимому, каждая курганная группа служила родовым или общинным могильником обитателей одного большого дома. Как при жизни в доме они занимали разное положение, так и после смерти. Их хоронили по разным обрядам. И это точно не греки.
Посёлок просуществовал лет 50—70, погибнув в конце IV века до нашей эры. Ни одна монета, ни один черепок не выходили за пределы таких датировок.
Итак, на Тарханкуте жили сатархи.
В пользу такого предположения свидетельствовало всё: территория, хозяйство, незащищённость их поселений от степи, использование сырцового кирпича, а главное — курганы.
Именно в IV веке до нашей эры у херсонеситов начинаются в северо-западном Крыму столкновения со скифами и на берегу они возводят укрепленные поселения.
Листая сочинения античных авторов, вчитываясь в их беглые упоминания о сатархах, чувствуешь неуверенность, с которой они называли этот народ то «тафриями», то «тавро-скифами», то просто «таврами», смешивая их, таким образом, с коренными обитателями Крымских гор.
Тавры
Начиная с I тысячелетия до н. э., племена тавров жили в горной и предгорной части Крыма и на всём южное побережье Таврии (Крыма). Самоназвание этого племени дошло до нашего времени от античных греков, эллины называли их «Ταύροις» — звучать как *Ταυρο-ρως ,что-то вроде «тавро-росы» (греч. Ταυρος — «бык», русск. тур, слав. *turь), *tur-ros– или *tur-rus-, от корня *ros/*rus– «белый», в том числе в составе сложения *tur-rus– «Тур светлый», греч. ξανθός -«светлый», «светловолосый».
Весь крымский полуостров «Χερσόνησος Ταύροις» — Херсонесом Таврическим, то есть «полуостровом тавров», возможно, таврорусы были коренными жителями Тавриды. Этнос с именем ‘Рос’ в античной Таврии. Древнейшие памятники материальной культуры тавров на полуострове датируются около X века до нашей эры, хотя их культура прослеживалась и в более ранних археологических памятниках Крыма. Найдены остатки нескольких укрепленных поселений, святилищ, а также могильников — каменных «таврских ящиков». Тавры занимались земледелием, скотоводством, охотой, иногда промышляли морским пиратством. Древние греки-колонизаторы называли тавров разбойниками, беспощадными к чужестранцам. С началом новой эры тавры постепенно растворились в среде скифов, в результате чего появился новый этноним — «тавро-скифы», существовавший до II-III века н.э.
Вряд ли в таком смешении — тавры, тафрии, сатархи — виновато лишь созвучие имён. Скорее наоборот. Археологические наблюдения указывают на близкое родство тавров и сатархов. Тавры тоже хоронили своих умерших именно в каменных ящиках!
Так произошло открытие сатархов — народа, жившего на полуострове Тарханкут.
Что означает название Тарханкут?
Академик Б. А. Рыбаков видит в прародителе скифов старца-богатыря Тарха Тарховича в русских древнейших сказаний, где богатырь Тарх Тархович (Тур Турович, Бык Быкович) живёт 1000 лет на Сиянской горе и враждует с Бабой-Ягой, которая в древнерусском сказании выступает верхом на коне предводительницей женского конного отряда степного войска и воюет с пастухами (Тархами или Турами), пасущими быков-туров.
Сказка «О трех царствах» сразу приводит нам на память запись Геродота о царе Таргитае, у которого тоже было три сына. Именно в этом комплексе сказок встречается имя, которое можно сближать с Таргитаем. (125 Новиков Н. В. Образы…, с. 161.)
Тархунт – «гром и молния», упоминается в русских былинах о богатыре Тархе Тарховиче (о Тархе Годиновиче). По-русски богатыря величали бы Тарх Тархович (Бык Быкович) — земное имя солнечного божества Дажьбога, поэтому старец-богатырь живёт на Сиянской горе (на Сияющей небесной горе) и является земным образом Дажь-бога, Дажий бог = «дневной бог», «бог дня».
Во времена Геродота ещё четко представляли, что Таргитай – первый человек, родоначальник «царей»-сколотов, но в дальнейшем этот древний мифический образ.
Из «Истории» Геродота, посетившего Скифию в 449-446 гг. до н. э. мы узнаём о «Скифах-пахарях», «скифах-земледельцах», живущих на Днепре. Геродот называл средне-днепровских земледельцев «борисфенитами», то есть «днепровцами». Рассказывая о «борисфенитах» Геродот приводит легенду о происхождении «скифов»-сколотов – земледельцев, почитавших священный плуг, чашу и ярмо, и ведущих свой род от царя Таргитая и его сыновей Кола-ксая, Липо-ксая и Арпо-ксая.
Скифский Таргитай — Targitavus (бог Солнце) был искусный стрелок, и один из сыновей его назывался Arpo-ksais= князь Стрела.
По скифскому преданию, от Солнца (Targitavus — блестящий диск) родилось три сына, и между ними один назывался князь Щит (Hieipoksais = Арпоксай).
Скифы, современники Геродота, считали, что царь Таргитай жил ровно за 1000 лет до вторжения персидского царя Дария, которое произошло в 513 году до нашей эры, то есть около 1513 г. до н. э. (Геродот IV 5, 7.)
Особого героя с именем, похожим на Тарха Тарховича, царя сколотов Таргитая, мы не найдем в греческих мифах, но зато обнаружим Аполлона-Таргелия, культ которого был широко распространен в Ионии. Аполлону-Таргелию был посвящён одиннадцатый месяц года — середина мая – середина июня. Таргелий праздновался в таких древних центрах Греции, как Микены и Фивы. (73 Лосев А. Ф. Античная мифология…, с. 425.)
По материалам статьи Андрея Никитина «Сатархи становятся явью», опубликованной в журнале «Вокруг света».