«Силуэты Крыма» А.Н. Нилидин, 1884 год.

Городской базар в Евпатории составляет центр, от которого радиусами расходятся по всем направлениям городские улицы, переулки и закоулки. Между радиусами, упирающимися своими концами в морскую набережную, расположены кварталы русских, и тут только обычная городская жизнь с ее атрибутами: присутственными местами, гостиницами, галантерейными магазинами, церквями, и т.д.

Татары же владеют кварталами, лежащими от центра в сторону степи.

Из приезжих на морские купания в Евпаторию немногим приходит мысль пройтись по татарской части города. Впрочем, особенно интересного в этой части города ничего нет, кроме типичного, строго восточного ее характера.

Длинные узкие улицы тянутся пустынными коридорами между высокими, глухими, каменными заборами, в стенах которых пестреют запертые на крепких замках калитки татарских домов.

На улице обычно ни души. Лишь изредка покажется татарка, обмотанная с ног до головы в белые покрывала с едва видимым узким просветом для глаз. Медленно движется она навстречу, как будто живая каменная статуя театральной сцены. Вместо головы и лица, вы видите белый клубок намотанной чадры, в узкой щели которой любопытно блестят черные глаза. На минуту мысли увлекают ваше воображение проникнуть под этот таинственный покров.

Изредка у какой-нибудь калитки попадется на глаза группа татарских мужчин, которые сидят у забора важно и неподвижно, в своих мерлушечьих шапках или без них, обнажив для прохлады свои бритые синие головы.

Из-за стен заборов местами слышится то говор, то смех женских и детских голосов, а над всем тяготеет неподвижная, бессознательно-животная атмосфера, создаваемая восточным деспотизмом. Всё живое, человечное задыхается в этой атмосфере, как на улицах, так и внутри самих домов — в гаремах.

Только под покровом таинственности восток получает особую прелесть. Все таинственное кажется привлекательным; поэтому неудивительно, что гарем для многих мерещится земным раем Магомета. Но в действительности оказывается, что одних сладострастных объятий гаремных гурий даже и татарину слишком мало! Да и вряд ли на самом деле эти закутанные затворницы хоть немного похожи на кротких ангелов и на небесных гурий. Напротив, уже мало-мальски образованные татары сами сознаются, что эти гурии, своим брюзжаньем, ревностью и глупостью, при своем крайнем невежестве, становятся ужасными фуриями в периоды покоя от мимолетных волнений и увлечений знойной страстью. Тогда-то татарин чувствует бессодержательность жизни в своей семье и бежит из своего дома-гарема искать развлечений среди шума и гама волнующейся базарной толпы таких же, как и он — многосемейных бобылей-горемык.

Базар для татарина, как и для каждого простолюдина на востоке, вмещает в себе всё — кофейню, клуб, увеселительное место, одним словом — место его торговой, общественной и политической жизни. Здесь деньги, здесь новости, здесь обмен мыслей, здесь жизнь с ее горем и радостью на людях!.. Волнуется базарная толпа неустанно с раннего утра до поздней ночи; над нею неумолкаемо носится хаос голосов.

— «Ай, как сладко!.. Якши! Якши!.. Ходы сюда, милый человек!.. Баранья башка — три копейки! Ой! Пижалуйтэ, пижалуйтэ!.. Дыни каон, дыни каон, дёшево!..«

Восточный базар — это и рынок для купцов, и место для всякого ремесленного и промышленного производства, но разделение базара на торговую и ремесленную части совсем не соблюдается на востоке. Симметрия неприятна восточному глазу; здесь все перемешано. Возле уличной харчевни, где в огромных белого железа кастрюлях татарин-повар, с длинными усами, варит на глазах своих посетителей баранину, рядом помещается лавочка сапожника — с покривившимся навесом; лавки мясников и зеленщиков чередуется, вперемешку с каморками часовщиков-евреев, хлебных пекарей, цирюльников. Лавочек — тьма, и все это построено на палочках и драночках.

Базарная толпа шумит, гогочет и выделяет из себя массу типов, — типов восточных, своеобразных.

— Вот в белой чалме и длинном синем халате важно выступает мулла, опираясь на посох; татары покупатели снуют между русскими от одной лавки к другой; мальчишки-татарчата, в мохнатых бараньих шапках, шныряют в движущейся толпе. Восточные нищие, те безобразные нищие, каких создает только Восток, каких на севере совсем не встретишь, сидят на солнечном припеке, поджав под себя ноги, или бродят по базару с жалобными причитаниями!…

А вот на окраине базарной площади пестреет и группа цыган — это живая движущаяся грязь, рвань, бедность!

Старухи цыганки, с всклокоченными седыми волосами, торчащими копной над их корявыми, резкими, внушающие ужас и отвращение лицами, эти цыганские сивиллы, едва прикрытые яркими лохмотьями – размахивают своими костлявыми руками и орут во все горло, переговариваясь о чём-то на своём непонятном жаргоне со своими товарками.

Под грязной кибиткой, между колёс на голой земле спит врастяжку молодая цыганка. Густые, длинные, чёрные, как смоль, волосы её распущены и раскинулись в беспорядке по земле; изящной формы грудь её обнажена от грязных лохмотьев, играющих для неё роль рубашки; из-под рваного пёстрого бешмета высоко открываются её, почерневшие от загара и грязи, стройные, босые ноги.

Мужчины цыгане вообще стройны, крепкого сложения и высокого роста; их лица с блестящими, бегающими карими глазами выражают дерзость и отвагу с оттенком ума и находчивости. Кто тут из них спит, кто, лёжа на земле, потягивается и зевает, а кто галдит, как будто ссорится с кем-то. То тут, то там раздается смех и крики цыган и цыганок, а из кибиток торчат растрепанные головы молодых и старых женщин и детей, безмятежно рассматривающих перед собой все что попало, своими огневыми, полными какой-то томительной неги глазами.

Русское правительство почти никогда не выделяло цыган из общей массы населения, но всегда старалось их слить с прочими обывателями и сделать из них земледельцев; для этого оно затратило не мало средств, но результаты не оправдали тех затрат, который были употреблены на цыган, и они продолжают кочевать ещё и теперь по всей России, за исключением крымских цыган и небольшой группы московских и петербургских цыган.

«Рука твоя счастливая, талантливая… есть у тебя счастье! Знают тебя добрые люди! по зависти нападают и налегают на тебя! Дай-ка ты мне какую-нибудь вещицу, я наговорю на нее!.. Буйные ветры уносите печаль-тоску за синее море, за океан.«- выкрикивала монотонным, заунывным голосом старая цыганка, неотступно следуя за мною по пятам

Что за загадочное, таинственное племя! Как вечный жид, без родины и пристанища, скитается оно по белому свету! Гонимые ото всюду и сами удаляясь от всех, живущих оседлой жизнью, цыгане с какой-то непонятной дикой торопливостью переходят с одного места на другое, из одной страны в другую. Неожиданно появляясь, они возбуждают то любопытство, то страх, а иногда даже отвращение смешанное с ужасом, влекущим за собою жестокие преследования их. Откуда возродилось у целого племени эта непреодолимая страсть к неустанному кочевью? Какие условия и обстоятельства создали из этих, несомненно, смышлёных и даровитых натур – неугомонных кочевников?

Народное воображение пыталось разрешить этот вопрос и запуталось в многочисленных, чудовищных легендах о появлении цыганского племени на земле! Наука ощупью выводит их из недр Индии, от касты Судров (Шудров), в сущности, тех же цыган-бродяг,  не имевших там постоянного жилища, спавших в шатрах на открытом воздухе и занимавшихся мужчины плетением корзин, женщины – гаданием и этими занятиями добывавших себе пропитание.

Цыгане происходят от цыган…, но есть и другое предположение, весьма, правдоподобное, по крайней мере, относительно европейских цыган: цыгане – это не что иное, как потомки римских рабов и рабынь бежавших от своих господ, бежавшие от полного бесправия в древнем Риме. Только постоянное, непрерывное бегство освобождало бесправных рабов от ига рабства, только кочевая жизнь могла дать им свободу семью и отечество. «Мы романы!» — говорят про себя и своё племя цыгане безо всяких дальнейших пояснений.

…У цыган нет ни отечества, ни городов, ни домов! Но это не варвары! Право, закон, понятия чести и совести существует и у них, но только в недрах и границах своего племени. Цыган не имеет права воровать и мошенничать, но только относительно своих соплеменников, как братьев одной цыганской семьи. Обманывать же и обворовывать всякого чужого для их племени не преступление, не греха борьба за существование.

Цыгане совершенно равнодушны ко всяким религиозным учениям и верованиям и исповедуют обыкновенно ту веру, которая официально преобладает в той стране, где они живут. В Крыму они мусульмане, в великорусских губерниях они православные, в Польше – они католики. «Мы той веры, какая требуется!» — говорят цыгане.

Опять я вернулся на базар в Евпатории.

На центральной площадке базара стоит, почерневший от времени, деревянный двухэтажный дом, накренившись одним своим боком на каменную арку. Эта арка, быть может, представляет собой остатки какого-нибудь бывшего когда-то крепостного сооружения, но теперь она только служит  оригинальным, в восточном вкусе, проездом на базар и мирно приютила в своих стенах-нишах лавчонки разных ремесленников.

Нижний этаж этого, опирающегося на арку деревянного дома, занят лавками торгующими мясом и зеленью, а в верхнем помещается народный татарский трактир. Весь верхний этаж, во всю длину фасада дома, обнесен широкой, открытой галереей, поддерживаемой деревянными столбиками и , сообщающийся с базарной площадью наружной, тоже от времени покривившейся лестницей.

Эта галерея, возвышающаяся среди базарной площади, постоянно занята восточными людьми, лениво развалившихся на скамьях в своих пёстрых костюмах, чрезвычайно напоминает балаганные подмостки на масленице, на которых изображается какая-нибудь раздирательная до смеха драма….

Трактир заинтересовал меня своей оригинальностью и поднялся по его запылённой лестнице вверх. Две большие почернелые комнаты были заставлены вдоль стен скамьями и табуретами, а вся середина оставалась свободной. Посетителей в трактире было немного – всего что-то четверо, одетых в живописные, грязные чалмы и рваные куртки рабочих турок, игравших в шашки, да двое или трое татар, беспечно растянувшихся во весь рост на скамьях курили свои трубки, потягивая по временам из кружек бузу.