Картину «Христос в пустыне» Иван Крамской начал писать в ноябре 1871 года, но  над темой искушения Христа художник начал работать гораздо раньше. По словам Крамского, «вот уже пять лет неотступно Он стоял передо мною; я должен был написать Его…» 

Основная мысль Крамского, выраженная в картине «Христос в пустыне» – это трагедия жизни тех высоких натур, которые добровольно отказываются от всякого личного счастья и сознательно переходят «в стан погибающих за великое дело любви».

В 1867 году Крамской написал первый вариант картины, но был недоволен результатом, продолжая работу над картиной — делал карандашные наброски и эскизы, но вдруг он понял, что недостаточно знаком с тем чувством, которое испытывает человек, находясь в одиночестве в каменистой пустыне, высоко в горах

Крамской оставил начатую картину и поехал в Крым с целью побывать в древней крепости Чуфут-Кале, где пустынные окрестности крымских гор напоминают некоторые местности Палестины. По его словам, поездка в Крым ему была нужна не только для того, чтобы увидеть в Крыму палестинские горные пейзажи, необходимый для его картины.

Крамскому, как художнику-психологу, необходимо было испытать это чувство одиночества и раздумий. Несомненно, Крамской должен был сам погрузиться в атмосферу тишины и одиночества каменной пустыни, в которой прибывал Христос, чтобы передать эти чувства в своей картине.

Крамской всё лето трудился над «Христом в пустыне», выписывая и крымские пейзажи Чуфут-Кале, работал увлечённо, сожалея лишь о том, что слишком мало вокруг людей, способных судить о его работе.

Только после многочисленных наблюдений за крымской природой, неоднократно встречая утреннюю зарю в Чуфут-Кале, он окончательно определился и стал писать свою картину в том виде, как мы её знаем.

Мысли и чувства, вызвавшие «Христа в пустыне», этот психологический трактат художника в краскх на холсте, более определенно выразил сам Крамской в ответном письме его к В. М. Гаршину:

«…вдруг я увидал фигуру, сидящую в глубоком раздумье. Я очень осторожно начал всматриваться, ходить около неё, и во всё время моего наблюдения, очень долгого, она не пошевелилась, меня не замечала. Его дума была так серьезна и глубока, что я заставал его постоянно в одном положении. Он сел так, когда солнце было ещё перед ним, сел усталый, измученный; сначала он проводил глазами солнце, затем не заметил ночи, и на заре уже, когда солнце должно подняться сзади его, он все продолжал сидеть неподвижно. Мне стало ясно, что он занят важным для него вопросом, настолько важным, что к страшной физической усталости он нечувствителен. Он точно постарел на десять лет, но всё же я догадывался, что это такого рода характер, который, имея силу всё сокрушить, одаренный талантами покорить себе весь мир, решается не сделать того, куда влекут его животные наклонности. И я был уверен, потому что я его видел, что, что бы он ни решил, он не может упасть. Кто это был? Я не знаю. По всей вероятности, это была галлюцинация; я в действительности, надо думать, не видал его. Мне показалось, что это всего лучше подходит к тому, что мне хотелось рассказать. Тут мне даже ничего не нужно было придумывать, я только старался скопировать. И когда кончил, то дал ему дерзкое название. Но если бы я мог в то время, когда его наблюдал, написать его… Христос ли это? Не знаю. Да и кто скажет, какой он был? Напав случайно на этого человека, всмотревшись в него, я до такой степени почувствовал успокоение, что вопрос личный для меня был решён. Я уже знал и дальше, я знал, чем это кончится».

Илья Ефимович Репин, наблюдая за работой Крамского, был поначалу ошеломлен. Странным казался даже тон, каким  художник говорил  о Христе: он говорил о нём, как о близком человеке. Илья Ефимович прекрасно знал библейские  строки, где описывалось, что Иисус после крещения был возведен Духом в пустыню для искушения от дьявола, постился  там сорок дней и сорок ночей, и когда почувствовал страшный голод, тут-то к нему и явился  дьявол-искуситель.
–– Если ты Сын Божий, скажи, чтобы камни  сделались хлебом, –– говорил он.
–– Не хлебом единым жив человек, –– отвечал Христос.
Тогда дьявол поднял Иисуса на крышу  храма.
–– Если ты Сын Божий, кинься вниз,  твой отец тотчас пошлет к тебе на помощь ангелов, и ты даже не коснешься земли.
Иисус не поддался на это искушение.
В третий раз приступил к нему  дьявол. Вознёс его на высокую гору, показал оттуда все царства мира,  величие славы и предложил:
–– Всё это дам тебе, если ты на коленях поклонишься мне.
–– Отойди! –– велел Христос.  И побежденный дьявол оставил его.

  «Искушение сидело в нём самом, – объяснял своего Христа  Крамской, – «Всё, что ты видишь там, вдали, все эти великолепные города, – говорил Христу голос человеческих страстей, – ты можешь завоевать, покорить, всё будет твоим и станет трепетать при твоем имени. У тебя есть все данные  быть здесь всемогущим владыкой!»

И Репину, наконец,  стала ясна эта глубокая драма на земле.  Слава, власть, деньги... Как часто ради них люди шли на подлость и  преступления, продавались и становились  на колени перед кем угодно, хоть перед дьяволом.

Илья Ефимович уже сам пробовал  компоновать «Искушение», поставив Христа на вершине скалы перед необозримой далью с морями и городами. Христос  отвернулся  и зажмурил глаза. Одной рукой он судорожно сжимает свой огромный лоб,  другой отстраняет от себя,  навязываемые дьяволом  искусы.

На картине Крамского  измученный длинной и трудной дорогой Христос, сцепив руки, сидит на камне, в одиночестве и раздумьях, окружённый безмолвной пустыней и бескрайним простором горной возвышенности. Картина статична, в ней нет действия, но показаны сила Его духа, Он не сломлен, силён и полон решимости, вопреки всем страданиям и искушениям, которые ему пришлось и ещё придётся пережить.

Христос готов в любую секунду встать и продолжить свой путь к человеку, борьбу во имя человека. 

«Надо уяснить одно, – делился Иван Николаевич с друзьями, – я пишу своего Христа, своего Человека, лицо по всем признакам историческое, связанное не только с днём вчерашним, но и с днем завтрашним.»

Крамской изобразил Христа вполне земным человеком, глубоко задумавшимся о нравственном приоритетах, а не о каких-то материальных потерях или своих неудобствах. Художник-психолог так рассказывал о своём замысле:

«Я хотел нарисовать глубоко думающего человека, но не о потере состояния или какой-нибудь жизненной неудаче, а… не могу определить, но вы понимаете, что я хочу сказать».

Крамской мучительно, долго искал то единственное выражение лица Христа, которое должно осветить мыслью это полотно, создать цельный характер человека. В образе Христа художник  хотел объединить черты каждого из живущих на земле.

«Именно человека, ибо сын человеческий пришёл взыскать и спасти погибшее», – был убежден Крамской.

 «Я вижу ясно, что есть один момент в жизни каждого человека, мало-мальски созданного по образу и подобию Божию, когда на него находит раздумье — пойти ли направо или налево, взять ли за Господа Бога рубль или не уступать ни шагу злу»

В одинокой фигуре Христа, изображённой среди холодных камней, чувствуется не только горестные размышления Спасителя над судьбами человеческими. Мы видим, как с первыми лучами восходящего солнца растёт и Его  «готовность сделать первый шаг на каменистом пути, ведущем к Голгофе». 

Руки Христа (фрагмент картины)

Сдержанность в изображении одежды позволяет художнику привлечь внимание к лицу и рукам Христа. Крепко сжатые кисти рук  создают психологическую убедительность решительного и сильного человека. Спокойное лицо Христа, принявшего решение и его сжатые руки «в судорожно-волевом напряжении словно пытаются связать, подобно замковому камню, весь мир — небо и землю — воедино».

В 1869 году Крамской съездил за границу, чтобы посмотреть работы других мастеров и «изучить всё, что сделано в этом роде». В письме к Чиркину в 1873 году он пишет:

«Итальянцы Его уже нарисовали, и нарисовали сообразно задаче. Да, это правда, итальянский Христос прекрасен и даже, так сказать, божествен, но потому-то он мне чужой, нашему времени чужой… и страшно сказать… по-моему, он профанирован. Лучший Христос – Тициана в Дрездене, с динарием, и всё-таки это итальянский аристократ, необыкновенно тонкий политик и человек несколько сухой сердцем: этот умный, проницательный и несколько хитрый взгляд не мог принадлежать человеку любви всеобъемлющей».

Слух о новой, необычной картине Крамского будоражил Петербург. Картина Ивана Крамского «Христос в пустыне» была представлена на Второй выставке Товарищества передвижных художественных выставок («Передвижников»), открывшейся в Петербурге в конце декабря 1872 года. Полотно выставленное в глубине последнего зала, произвело большое впечатление на посетителей выставки. Сам Крамской вспоминал:

«Картина моя расколола зрителей на огромное число разноречивых мнений. По правде сказать, нет трёх человек, согласных между собой. Но никто не говорит ничего важного. А ведь „Христос в пустыне“ — это моя первая вещь, над которой я работал серьёзно, писал слезами и кровью… она глубоко выстрадана мною… она — итог многолетних исканий…».

Один  художник насмешливо  заявил:
– Что-то я понять не могу, отчего Христос, судя по пейзажу, оказался в Крыму?
Но Ивана Николаевича на насмешку оппонента отвечал не меньшей насмешкой:
– Да ведь всё верно, если не учитывать главного: пейзаж в данном случае меня и вовсе не интересовал.

Один из очевидцев, историк и публицист Константин Кавелин, в статье «О задачах искусства» (1878) так описывал впечатления от картины Крамского:

«Перед этим лицом, измученным глубокой и скорбной думой, перед этими руками, сжатыми великим страданием, я остановился и долго стоял в немом благоговении; я точно ощущал многие бессонные ночи, проведенные Спасителем во внутренней борьбе…»

В 1878 году картина под названием «Спаситель в пустыне» была в составе российской экспозиции на Всемирной выставке в Париже, куда были отправлены многие известные полотна из Третьяковской галереи и других собраний. Крамской лично посетил эту выставку, выехав в Париж в октябре 1878 года

Писатель и критик Всеволод Гаршин высоко оценивал созданный художником образ Христа. В письме Крамскому от 14 февраля 1878 года Гаршин писал, что черты лица Христа его

«сразу поразили, как выражение громадной нравственной силы, ненависти ко злу, совершенной решимости бороться с ним»… — «страдание теперь не касается Христа, оно так мало, так ничтожно в сравнении с тем, что у него теперь в груди, что и мысль о страдании не приходит Иисусу в голову»

Высоко ценил картину Крамского и Лев Толстой в письме Павлу Третьякову от 14 (или 15) июля 1894 года он отмечал, что Христос Крамского — «это лучший Христос, которого я знаю», а в письме от 16 июля того же года писал:

«Ведь если есть какое-нибудь оправдание всем тем огромным трудам людей, которые сосредоточены в виде картин в Вашей галерее, то это оправдание только в таких картинах, как Христос Крамского и картины Ге…»

Да и сам Третьяков в письме Льву Толстому от 12 июля 1894 года отмечал:

«Более всех для меня понятен „Христос в пустыне“ Крамского. Я считаю эту картину крупным произведением и очень радуюсь, что это сделал русский художник…»

Искусствовед Георгий Вагнер считал, что картина Крамского «Христос в пустыне» — «центральное полотно во всей Третьяковской галерее». Искусствовед отмечал, что увлёкший Крамского образ Христа — это «никакой не миф», «не религиозная модернизация революционно-демократических идей эпохи разночинного движения, а глубоко внутреннее движение необыкновенно чуткого художника, наделённого даром божественного озарения». Георгий Вагнер писал:

«в основе содержания картины „Христос в пустыне“ лежит не надуманная идея выбора пути („куда пойти“), и ещё менее — борьба божественности с дьяволом, а мучительные усилия Христа осознать в себе единство Божественного и Человеческого».

Иван Иванович Шишкин радовался за Крамского: ведь евангельский рассказ, какова бы ни была его историческая достоверность, есть памятник  пережитого когда-то человечеством психологического процесса. И Крамской замечал то же:

«Пусть бы Христос делал чудеса, воскрешал мёртвых, летал по воздуху, его бы оставили в покое, никто не стал бы ни нападать на него, ни защищать; но совсем другой разговор, когда находится такой чудак, который будит заснувшую совесть!»

В Третьяковской галерее зрители стоят подолгу у картины Крамского «Христос в пустыне».  В образе Христа отразились все страдания, боли и  размышления о судьбах человечества.  Образ Христа, созданного Иваном Крамским, гениален ощущением духовного Единства изображённого на полотне Христа, и того, кто стоит перед картиной. Перед этой картиной никогда не остановишься просто так, праздно из любопытства, оценивая искусство художника, здесь нужен Ты весь.